Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

приняли бы в какой-нибудь отряд. Правда, Ревком договаривался с интервентами «по-хорошему» и были лишь короткие стычки с беляками, но и в короткой стычке можно отличиться. Теперь, наверное, боев больше не будет…

Генка шел сзади и что-то канючил, и, только чтобы отвязаться от него, Петька обещал завтра сходить еще куда-нибудь.

Дома было скучно, Королек не приходил, и Петька принялся склеивать колчаковские деньги. Он намазывал клеем белую сторону, и получалась кредитка, на которой с обеих сторон было видно, что это пятьдесят рублей. Таких кредиток набралась толстая пачка.

Не дождавшись Королька, Петька снова отправился к нему. Не торопясь проходя мимо японских казарм, он заметил женщин, выходящих со двора. Женщины выносили маленькие мешочки крупчатки.

Моментально сообразив, в чем дело, Петька сорвался с места и помчался домой. Он поспешно собрал склеенные деньги и прихватил не нужные никому мамины сто рублей мелкими бумажками.

Весть о распродаже муки, риса и бобов разнеслась, как по телеграфу, и, когда Петька прибежал с деньгами, крыльцо маленькой деревянной кухни, стоящей во дворе казармы, было забито женщинами, которые старались опередить друг друга.

Петька решился на обходный маневр. Он заметил, что через черный ход кухни солдаты подносят мешочки со склада, стоящего поодаль. Улучив момент, Петька подскочил к такому носильщику и шепнул:

— На твоя бери, капитану не давай!

При этом он помахал деньгами, зажатыми в кулаке.

Солдат нес под мышками два пудовичка крупчатки. Он схватил пачку зеленых и рыжих бумажек. Один мешочек упал на землю, второй он бросил Петьке на протянутые руки. Едва успев закончить сделку, Петька увидел, что на крыльцо высунулся каптенармус и махнул рукой перед лицами покупателей, выкрикнув при этом:

— Исе!

Мать обрадовалась Петькиной покупке, а когда он сказал, что деньги взял на столе, — она удивилась, как дешево продают японцы такую хорошую муку.

— Дешево, потому что мука наша. Так все говорят. Они удирают, и им не увезти всего, что нахватали, — объяснил Петька. — Да я ему вон какую пачку дал, — неосторожно добавил он.

— А где ты взял? — последовал вопрос.

— Сегодня во дворе банка на помойке нашел, они были недоделанные, так я склеил.

— И тебе не стыдно?

— А пусть! Это все равно мука наша. Они ее украли…

Хотя мать как будто рассердилась и не продолжала разговор с Петькой, он считал себя правым: японцы украли у них, и хорошо, что он хоть каплю из этого вернул измученной матери.

На другое утро, едва мать ушла из дому, Генка постучал в окно. Ребята отправились к опустевшим казармам.

— И верно, ушли, — убеждался Генка, заглядывая в окна. — Пойдем поглядим, — звал он Петьку войти внутрь.

Было видно, что уходили японцы поспешно. На топчанах, заменявших нары, были оставлены круглые соломенные валики, зашитые в холстину.

— Неужели это подушки? — удивлялся Генка.

Он с увлечением собирал гладко выструганные палочки, исписанные непонятными знаками. Петька поднял такую палочку, осмотрел ее и, обозвав Генку барахольщиком, спросил, — куда ему эти лучинки.

— Что ты! Это иностранные палочки! — ответил Генка, не понимая, как можно сомневаться в ценности сосновых палочек, выструганных и исписанных японскими солдатами. — Может, тут целая игра.

— Все равно никогда не узнаешь, что это за игра, — возразил Петька. — Вот лучше бы дров где-нибудь раздобыть.

У Зулиных от поленницы дров оставалось всего лишь два кряжистых обрубка, которые даже «гуленьки» не решились украсть. Петька расколол, скорее разрубил, коряги на куски, а щепу собрал для буржуйки.

Быстро кончились последние щепки, и буржуйка, холодная и рыжая от ржавчины, наводила уныние и подчеркивала обедневшую обстановку комнаты. От холода страдала простуженная мать. Сам Петька, прибегая с улицы, не мог согреться, и перед ним встала во всей ее сложности неразрешимая проблема добычи дров.

Недостаток дров был общим несчастьем, потому люди тянули в свои печки что попало. Все промышляли, как умели.

Петька не раз засматривался на деревья, растущие вдоль панели по обеим сторонам соседней улицы. Это были высоченные вековые лиственницы.

Срубить такое дерево он не мечтал, да и сырая древесина плохо бы горела. Но Петька заметил на деревьях то, чего не видели другие: высоко над землей торчали в стороны многочисленные сухие сучья. Сухой сучок можно было бы спилить без вреда для дерева; такой запылает в печке, и они с матерью согреются.

Дождавшись темноты, Петька вышел из дому, вооруженный длинной веревкой. В этот час на улицах нельзя было уже встретить прохожих, а если кто по неминучей надобности вылезал из дому, то держался середины улицы, боясь подзаборников, канавников и других необычайных бандитов, добавленных воображением обывателей к обыкновенным налетчикам, раздевающим прохожих.

Облюбованная улица была самой глухой, и лучшего места для налетов трудно было придумать, поэтому Петька был уверен, что прохожие не помешают ему. Он подошел к осмотренному днем дереву, собрал веревку в руку и с ловкостью пристанских матросов, бросающих чалку[189], со всей силы швырнул веревку кверху. Веревка свистнула в воздухе и, перелетев через сук, опустилась свободным концом до земли.

На дороге показался человек. Он нес в руках толстую палку и поминутно оглядывался, придерживаясь середины дороги.

Петька заметил прохожего, когда натянул веревку и повис на ней, готовясь сломать сук. Петька притаился, человек поравнялся с ним и, почуяв недоброе, вздрогнул от шороха. Тут сучок неожиданно треснул сильнее револьверного выстрела. Прохожий шарахнулся, подскочил от испуга и бросился наутек.

Петьке не приходилось видеть такой резвости, и он не поверил бы, что так можно взять с места, как рванулся прохожий.

От восторга и смешанного с ним чувства презрения к трусости пешехода Петька свистнул, трус еще быстрее побежал, поскользнулся, шлепнулся и, издав какой-то утробный звук, хромая, скрылся за углом, оставив на дороге свою палку.

Не теряя времени, Петька принялся за второй сучок, свалил его и понес добычу домой.

Из двух сучьев, бесполезно торчавших на дереве, набралась охапка дров, достаточная, чтобы целых три дня отапливать вымерзшую и ставшую нежилой комнату. Петька, довольный собой, грелся рядом с матерью у открытой дверцы буржуйки и рассматривал тяжелую суковатую палку, поднятую на дороге.

Хорошо было сидеть у горящей печки. Если плюнуть на раскаленное железо, то плевок скатывался в белый шарик и долго бегал с места на место, как живой. А если плеснуть воды, то пар рванется столбом.

— Петя, зачем ты так шалишь? — спросила мать.

Петьке стало неловко, и он постарался объяснить матери то, что думал.

— Мама, вот дядя Витя говорил, что паровоз долго нагревают, разводят пары… а что, если выдумать так: накалить цилиндры… вместо того, чтобы воду кипятить, ее