Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

стоять на месте, — прямо сказал Неконх и остановился. — Дай-ка я в этом разберусь. Нет, перестань меня дергать, это тебе не поможет. А теперь скажи, почему я должен верить хоть слову из этой дикой сказки, когда не прошло и часа…

— Тс-с! Я знаю, что обманула тебя, Неконх, я должна была, ты бы не стал слушать, если бы я попыталась… Именем Амона, пошла бы я вообще в таверну, если бы не хотела их предупредить? Ты ведь знаешь, как они ко мне теперь относятся! Если не поспешишь, то именно ты их предашь, ты убьешь их одного за другим!

— Да будет так, тише, тише! Не нужно на меня кричать. — Неконх уже двигался, шаря взглядом по берегу реки, пока они сбегали по последнему склону. — Заметь, я не говорю, что верю тебе, но я не стану рисковать… Только без фокусов, Голубоглазая! Ты больше не скроешься у меня из виду до самого Крита, поняла? Клянусь Амоном, я, кажется, привяжу тебя канатом, чтобы наверняка… Вот лодка. Мы ее сейчас одолжим, а разрешения спросим как-нибудь потом…

— Неконх! Слушай!

Оба замерли, уже забираясь в лодку. Где-то в темном лабиринте улиц послышался ритмичный топот, зычная команда, лязг оружия.

— Они идут! — выдохнула Мара. — Живее, живее, теперь ты мне веришь?

В ответ Неконх втолкнул ее в лодку, ввалился следом и оттолкнулся с такой яростной силой, что, казалось, они пересекли половину Нила. Мрачный и молчаливый, он сосредоточил все свое внимание на том, чтобы лодка неслась с такой скоростью, которой Мара изумилась бы в любое другое время, но не сейчас. Сейчас, как бы быстро они ни плыли, лодка, казалось, ползла. Ее взгляд был испуганно прикован к удаляющемуся берегу.

— Вон они! — крикнула она. — Я их вижу, Неконх. Они возьмут ту паромную баржу, бьюсь об заклад, это единственное судно, достаточно большое, чтобы вместить их всех. О, торопись, торопись…

Баржа была уже далеко за серединой реки, когда их лодчонка стукнулась о причал на восточном берегу. Неконх вмиг привязал причальный канат и вскарабкался по мокрой лестнице, увлекая Мару за собой. Вместе они ринулись в мрачные переулки прибрежного района.

— Ты должен им сказать, Неконх, я не смею войти… — задыхаясь, говорила Мара на бегу. — Они тебе поверят…

— А ты где будешь? — рявкнул он. — Если я снова позволю тебе ускользнуть…

— О, да какое я теперь имею значение? Включи голову, капитан! Если я доживу до Крита, это будет больше, чем я вообще смею надеяться…

Неконх распахнул калитку, и они остановились, тяжело дыша.

— Я подожду, — выдохнула Мара. — Клянусь, подожду. Вон там, в углу.

Неконх наконец отпустил ее руку и бросился к двери.

Спотыкаясь, Мара добралась до самого дальнего, самого темного угла двора и сжалась там, пытаясь отдышаться и прислушиваясь к лязгу оружия на улицах. Она услышала его, слишком скоро. Но прежде она услышала голос Неконха в таверне, за которым последовала суматоха, затем звук распахнувшейся задней двери и тихие, поспешные шаги, разбегающиеся во все стороны. Они все еще торопливо прокрадывались мимо нее по ту сторону дворовой стены, когда тяжелые, дерзкие шаги загрохотали по улице.

«Ничто меня здесь не держит, — подумала Мара, вжимаясь в стену. — Я могла бы взобраться по этим лианам, перелезть через стену и скрыться…»

Но она не двигалась. Она сказала Неконху, что будет ждать, и хоть раз — хоть раз в жизни — она собиралась сдержать слово.

Теперь она слышала лязг мечей и тяжелое дыхание, видела оранжевый отсвет факелов над стеной, на зданиях через улицу.

«Неконх, иди! Неконх, иди! — думала она. — Торопись…»

И вот наконец он появился в дверях, маня ее. Она вылетела из своего угла — и в тот же миг в калитку ворвались первые солдаты.

— Именем царицы! — проревел хриплый голос.

Мара отпрянула назад; Неконх исчез, и налетчики хлынули во двор.

Боги Египта! Они повсюду, думала Мара, вжимаясь в лианы. Роятся во дворе, как злые пчелы, врываются в таверну и проносятся сквозь нее, крича, ругаясь и, судя по звуку, разбивая всю посуду, что была у Мифтахьи. Некоторые выбежали сзади, она слышала, как они рыщут по переулкам, перекликаясь друг с другом, рыча от ярости, что во второй раз за ночь их добыча ускользнула.

Мара поймала себя на том, что беззвучно смеется, в диком возбуждении цепляясь за лианы. «Они все ушли! — ликовала она. — Вы, сыны крокодилов, они все выскользнули из ваших когтей, все до единого!»

Тут ей в лицо ударил свет.

— Кто это? — крикнул голос. — Тс-с! Я нашел одного, по крайней мере. Выходи оттуда! — Грубая рука выволокла ее наружу. — Смотри-ка, это девица!

— Девица? — эхом отозвался другой голос, который она знала.

Она обернулась и встретилась лицом к лицу с Чадзаром-ливийцем.

— Клянусь Священными Рогами Хатхор! — взорвался он. — Какой хефт вынес тебя из дворца? Со стражником у двери и предупрежденным каждым часовым…

Мара выпустила сдерживаемый смех; он прозвенел чисто, насмешливо и торжествующе по двору и пустой таверне.

— Дочь сорока демонов! — выплюнул ливиец, хватаясь за кнут. — Я научу тебя надо мной смеяться…

По давней привычке Мара вскинула руку, закрывая лицо, и полуприсела. Первый дикий, знакомый укус кнута погасил ее смех. Когда она задохнулась от второго, и третьего, и четвертого удара, она поняла, что ее тридцать коротких дней свободы подошли к концу.

* * *

Когда Мара вошла в большую приемную залу Золотого Дома, усталая, избитая, с туго связанными за спиной руками, комната показалась ей совсем не той, в которую она входила в утро приема Инанни у царицы. Теперь вместо придворных в зале группами стояли солдаты, и на каждой стене пылали факелы, бросая пляшущие, ослепительные отблески на помост и электрумовый трон, высокий и пустой, ждавший свою владычицу. Не кроткая Инанни, а Чадзар стоял рядом с Марой с кнутом в руке, и никакой вельможа Шефту не развалился с обманчивой ленью на заднем плане, готовый бросить ей ободряющий взгляд, придумать выход.

Вместо этого был Зодчий Сенмут, спешно поднятый с постели и вполголоса говоривший со своим братом Нахерехом, и выхода не было.

На изможденном лице вельможи Сенмута было яростное ликование; он то и дело оглядывался на дверь, ведущую в личные покои царицы.

— Я велел передать, что вызов