Властелин Атласа - Колин Фалконер

Ее грудь была поразительно бледной, и когда он дотронулся до нее, она издала какой-то звериный звук, глубоко в горле. Она запустила руку в его волосы и притянула его губы к своей шее. Она царапала его ногтями, удивляя своей силой. В этом было отчаяние. Он поморщился; в ней не было нежности, да он, впрочем, и не ожидал.

Он перекатил ее на спину, и она подняла бедра, сжав его так, что он едва мог дышать.

— Это все, что может быть, — сказала она.

— Я знаю, — ответил он, но на самом деле не верил ей.

— Ты не должен оставить свое семя.

— Обещаю, — сказал он, но не слушал, не думал. Все казалось таким нереальным. Были лишь пустыня, звезды, ночь и жажда того, чего он никогда не сможет иметь. Он вскрыл свои карты, и это был стрит до девятки, и крупье сгреб фишки в огромную кучу и подвинул их по сукну к нему.

58.

Она не хотела на него смотреть. Даже в длинном черном кафтане, с шейшем, покрывающим волосы и лицо, она чувствовала себя обнаженной. Что на нее нашло, что она поддалась такой слабости?

Она не нашла того освобождения, которого так жаждала, лишь еще большее разочарование. Она пыталась приблизиться к тому, какой ее создал Бог, но была так же далека от этого, как и прежде.

Она слышала в голове голос отца.

«Ты опозорила меня. Ты опозорила себя.

Все, что я делал двадцать лет, все, что ты делала с тех пор, — ты все это поставила под угрозу.

И ради чего? Ты сделаешь этого человека своим господином и откажешься от владычества над Атласом, а может, однажды и над всем Марокко?»

Черные тучи сгустились над горами, и по небу пронеслась вспышка, словно далекий разрыв пушечного ядра. Следом по холмам прокатился раскат грома, она почувствовала, как земля дрожит у нее под ногами.

— Приближается гроза, — сказал Гарри.

Они молча сели на лошадей. Она сняла путы, затянула подпруги на своей лошади. Натянула шейш на лицо, ее маскировка снова была безупречна.

Ни один из них не проронил ни слова. Она снова была Властелином Атласа.

Она обернулась и бросила взгляд на пустыню за их спинами. Тропы уходили в стольких направлениях; путь выбирали по полярной звезде или по солнцу. Судьба не вела тебя. Ты сам решал, куда идти, твоя судьба была лишь тем, что ждало в конце пути.

59.

Раб отвел Гарри обратно в его прежние комнаты. Он поморщился от воспоминаний, долго стоял, глядя на то место, где спали Му и Джордж. Их циновки были свернуты в углу, рядом с сундуками с коврами и запасами зерна.

Теперь это были его комнаты.

В основном его оставляли в покое, рабы приносили ему подносы с фруктами и едой и кувшины с водой, когда бы он ни попросил. У дверей не было стражи. Он не был ни пленником, ни гостем. Он просто был здесь.

Однажды он покинул касбу, спустился к фондуку, чтобы посмотреть на пушку, лежавшую в своем ложе из соломы, окруженную подношениями из цветов и фруктов, и потревожил двух молившихся там женщин. Он увидел свой орудийный расчет, Банника и остальных, они подняли руки и приветственно закричали, когда увидели его, он этого не ожидал. Все, казалось, были рады его видеть, кроме Рыжебородого, который лишь угрюмо смотрел.

Когда-то он был диковинкой, дети ходили за ним и Джорджем по пятам, мужчины наблюдали из-под капюшонов, перешептываясь, когда они проходили мимо. Теперь они его игнорировали. Некоторые даже улыбались.

В переулках было прохладно, солнечный свет туда не проникал. Он бесцельно бродил и наткнулся на маленького мальчика, сидевшего на ступеньке у двери с потрескавшейся синей краской и железными накладками. Вокруг его ног свернулась кошка.

Мальчик посмотрел на него снизу вверх, широко раскрыв глаза, — на этого сумасшедшего чужака с его покрытым солнечными пятнами лицом, с кожей, шелушащейся, как у прокаженного. На мгновение он так испугался, что не мог пошевелиться, его нижняя губа скривилась.

— Мне больше не с кем поговорить, — сказал Гарри. — Мой друг мертв. У тебя есть друг?

Мальчик покачал головой.

— Каждому нужен друг.

Кошка встала и, мурлыча, обвилась вокруг ног Гарри. Мальчик попытался сделать вид, что Гарри здесь нет, и снова принялся чистить огрызок апельсина в своей грязной ручонке.

— Это должен был быть я, — сказал Гарри по-английски. — Я смотрел, как его рвут на куски на моих глазах. Я умолял Бу Хамру, я говорил ему: пусть это буду я, посадите меня в клетку. Но знаешь что? Была и другая часть меня, которая была рада. Я не хотел умирать, и не хотел умирать так. Кем это меня делает, а?

Мальчик встал и убежал внутрь.

После этого он спускался в медину только после наступления темноты; стражники его не беспокоили, было тихо и темно, лишь лунные тени и силуэты, да редкий стук палки ночного сторожа с его лампой из Меллаха. Вокруг не было ни души, он брел из одного узкого переулка в другой, не обращая внимания на то, что заблудился.

«Потому что я и есть заблудший, — думал он. — Я толком не знаю, как сюда попал, и не знаю, где буду через год или через месяц. Мне негде приткнуться. Джордж был моим мостом домой, к моей семье. А теперь, кто я?»

Он успел и возненавидеть, и полюбить эту землю, эту страну песка и льда, подземелий с мертвецами и черных рабов в цепях. Ты отшатываешься от соленых голов, гниющих на каких-нибудь воротах, но потом ныряешь под разрушающуюся арку, и перед тобой — пустынный караван на фоне закатных гор, идеальный диск яркой луны, парящий над ним в бледном вечернем небе. Он мог представить это место неизменным со времен библейских заветов, его головокружительную красоту, вплетенную в удушливую вонь от кожевенных мастерских, в плач слепых и безногих нищих у дверей каждой мечети.

Он не мог спать больше нескольких часов. Иногда среди ночи он просыпался, думая, что слышит, как по комнате ходит Джордж. В другие ночи ему казалось, что он слышит его голос. Однажды он почувствовал его запах, тот ужасный смрад гниющей плоти.

Отец однажды сказал ему, что