Властелин Атласа - Колин Фалконер

дорогу до касбы, через тайную дверь и наверх, в ее орлиное гнездо высоко над городом. Он стонал и ломал руки, его призрак шептал: «Что ты наделала, моя бесстыдная дочь, мой заблудший сын?»

63.

В сумерках пахло тимьяном, где-то внизу, в долине, лаяла собака. В нескольких ярдах от нее осел щипал траву; его хозяин, должно быть, отчаянно его ищет. Между кустами мелькнул желтый зяблик.

Она смотрела на высокую приземистую башню касбы, ее стены окрасились в розовый цвет от заходящего солнца, кедровые леса за ней почернели в тени горы. Все, что она видела — глинобитные стены, валы, великую башню крепости, городок с плоскими крышами, приютившийся под ней на склоне горы, — все это было построено ее отцом или отцом ее отца. И все это, в конечном счете, растворялось в воде.

Все это было их мечтой, и она с готовностью отдалась ей. Это было то, чего она хотела.

Она обернулась и посмотрела вниз, в долину: на богатую красно-коричневую землю, луковые поля и оливковые рощи, на полосы черной и рубиново-красной ткани, сохнущие на кустах. Там, по узкой тропе между поросшими мхом валунами, лежал Марракеш и дорога на Могадор и к океану. Наконец, если ехать долго и упорно, можно было добраться до Танжера и другой жизни, другого будущего.

Она уставилась на глиняный горшок, который держала в руке. Это было ее будущее. Проглотить зловонное варево внутри, и эти горы, насколько хватало глаз, всегда будут ее. Швырнуть его в овраг вон там, и другое будущее ждало ее, в сгущающихся сумерках, на той дороге.

Когда-то ее отец был всего лишь еще одним племенным вождем; она с трудом могла представить себе его волю, его решимость, жертвы, которые он принес, чтобы выковать такую судьбу.

Десятилетиями он выигрывал войны, заключал союзы со всеми каидами Атласа, чтобы однажды стать их верховным правителем. Она последовала его примеру, становясь все больше похожей на арабских султанов в Фесе, заведя гарем, помогая султану в его войнах, каждый день доказывая, что она сильнее, выносливее, хитрее любого другого каида.

Эту жизнь она лелеяла как драгоценный дар от своего отца. Он спас ее от обычной жизни, и теперь она держала в руках не только его мечты, но и историю их семьи. Их имя, если не их кровь, могло просуществовать еще века.

Будущее всегда наступает тихо, без трубного гласа и барабанного боя. Она могла вернуться в касбу или поскакать к морю, и у нее была лишь одна луна, чтобы решить. Промедли слишком долго, и жизнь решит за нее.

Она смотрела на зелье в своей руке. Солнце опустилось за гору, и тени устремились к ней. Она чувствовала, как отец смотрит на нее, призывая раз и навсегда покончить с этим безумием.

64.

Гарри сел и ахнул, сердце бешено колотилось.

Он думал, что сны пройдут. Прошли уже недели, он был измучен, вечно невыспавшийся и боявшийся даже закрыть глаза.

Он услышал шум в коридоре. Может, один из стражников. Шум приблизился, и он услышал, как скрипнула дверь, приоткрываясь. Он потянулся под подушку за ножом.

— Гарри?

— Амастан? Что ты здесь делаешь?

Она подошла к ставням, сняла засов, впустила лунный свет. Сняла шейш, потом кафтан. Под ним она была нага, на запястьях — браслеты, на щиколотках — серебряные ножные браслеты, как у берберской девушки.

— Хочешь, чтобы я ушла?

— Конечно, нет, — сказал он.

— Хорошо, — сказала она, — тогда я останусь. — И легла рядом с ним.

Где-то ночью он проснулся и увидел, что она лежит на боку, закинув ногу ему на бедро, и смотрит на него. Ее глаза светились в лунных тенях.

— Что ты будешь делать, когда мы победим Бу Хамру?

— Я вернусь в Англию.

— Вернешься к своей прежней жизни?

Он покачал головой.

— Что тогда?

— Я сказал Джорджу, что использую четыре тысячи фунтов, чтобы построить больницу в бедном районе Лондона. Я дал ему слово. И сдержу его.

— Нет, не сдержишь. Ты сойдешь с поезда, оглядишься, а потом сядешь обратно. Найдешь какое-нибудь другое место с баром и карточной игрой, и на этом все кончится.

— Не в этот раз.

Он услышал лай собаки за открытым окном и сел.

— Я кое-что видел вчера. Процессию, казалось, весь город вышел на майдан, в одну шеренгу.

— Да. Это были похороны.

— Кто умер?

— Вафа. Джинн в конце концов забрал ее.

— Когда это случилось?

— Вчера утром. У нас принято хоронить мертвых быстро.

— Мне жаль.

Она пожала плечами.

— Так предначертано. Она долго умирала. Я уже выплакала все свои слезы. — Она отвернулась от него, положила голову на подушку, закрыла глаза.

— Ты вернешься со мной в Англию? — спросил он. Когда она не ответила, он добавил: — Возможно, так угодно Богу. Выходи за меня. Будь женой. Будь матерью нашим детям. Тебе не придется провести жизнь в одиночестве.

— Внезапно ты стал набожным. — Она села. — Как думаешь, что больше подходит моей натуре? Жена английского чиновника, управляющего маленькой больницей в Лондоне, или паша Марракеша, самый могущественный каид во всем Марокко?

— По крайней мере, ты будешь жить той жизнью, для которой была предназначена.

— Жизнь, для которой я предназначена, — это та, которую я выбираю. Будь я пашой или женой, жертву приносить должна я. Что бы я ни решила, ты все равно останешься мужчиной.

— Ты родилась женщиной.

— Ты видел, что значит быть женщиной здесь, в Марокко. Ты бы пожелал себе такого?

— По крайней мере, в Англии ты была бы свободна.

— Правда? Я говорила с одним из советников султана, который бывал в вашей стране. Они говорят, что быть женщиной в вашей стране — почти то же самое, что и здесь, будь ты одной женой или одной из сотни. Если я поеду с тобой, ты всегда будешь моим господином. Здесь же надо мной нет власти ни у одного мужчины, кроме султана.

— Но у тебя был бы муж и семья!

— Ты говоришь так, будто это все, о чем я когда-либо мечтала.

— Я знаю, что часть тебя все равно жаждет этого. И я бы никогда тебя не подвел, Амастан.

— Когда я буду пашой Марракеша,