Властелин Атласа - Колин Фалконер

Это было не то путешествие, которое он будет вспоминать с теплотой. Без Амастан, способной сдерживать их, ее люди взяли свою награду за победу проверенным веками способом, попользовавшись гаремом Бу Хамры из мальчиков и молодых женщин.

К тому времени, как он добрался до Марракеша, Гарри снова мог слышать. Последние две ночи он провел во дворце, как почетный гость, но от Амастан по-прежнему не было ни слова. Наконец, сегодня днем, к нему в покои пришел раб и сообщил, что новый паша Марракеша примет его на аудиенции после вечерней молитвы.

Он смотрел, как заходящее солнце окрашивает розовые кирпичи мечети в цвет пламени.

67.

Все казалось таким величественным, таким экзотичным, когда они впервые приехали сюда. Теперь он видел дальше показной роскоши. Он замечал треснувшие плитки на полу и некогда великолепные кедровые двери, криво висящие на петлях. В рваной обивке одного из диванов в его комнате жило семейство мышей. Ласточки и дикие голуби, гнездившиеся в стропилах галереи за его комнатой, оставляли на мраморе помет, который, казалось, лежал там неделями.

Он последовал за рабом в зал для аудиенций, где должен был встретиться с Амастан. Глядя на изъеденные молью ковры и разбитую люстру, он ясно понимал, что новому паше понадобятся тугие кошельки, чтобы все это содержать. Дар султана был отравленной чашей.

Он не был уверен, какого приема ожидать. Амастан ждала его на низком диване, ее черный шейш был на месте, как всегда, так что он не мог прочитать ничего на ее лице.

— Султан сдержал свое слово, — сказала она. — Он предложил мне все, о чем мечтал мой отец. Властелин Атласа теперь и паша Марракеша. — Она подошла к окну. — Все, что ты видишь, — город, мечеть, горы — все это теперь принадлежит мне.

— Этого достаточно?

— У меня есть выбор из двух прав по рождению: одно дано мне отцом, а другое — Богом. Что бы я ни выбрала, я оставлю большую часть себя позади.

Он подошел и встал за ней. Он не решался дотронуться до нее. Он подумал о мираже в пустыне. Если он подойдет слишком близко, он знал, мираж растворится в пыльной дымке.

— Ты уедешь завтра, на рассвете. Я пришлю своих людей за тобой в твои покои. Они сопроводят тебя до побережья.

— Я не уверен, что хочу уезжать.

— Есть и другой путь. Ты мог бы остаться.

— И быть кем? Твоим мужем?

Ему показалось, что она с трудом подбирает слова, чего с ней никогда раньше не случалось.

— Ты не можешь быть мужем паши, Гарри. Нет, никто никогда не должен узнать правду. Но мы были бы вместе. Когда позволят обстоятельства.

— Я бы проскальзывал в гарем через потайную дверь, как Здан.

— Нам пришлось бы быть… осторожнее в наших отношениях. Мы бы крали мгновения прямо из-под носа у самого Бога.

Он шагнул к ней, затем отступил.

— Я дал обещание, — сказал он. — Я должен его сдержать.

— У нас обоих есть обещания, — сказала она.

Он остановился у двери.

— Однажды я вернусь, — сказал он.

68.

В ту ночь Гарри снова не спал. Он часами ворочался, в конце концов поднялся на крышу и смотрел на луну, полную и серебряную, висящую над минаретом.

Тимбуктуанцы, как однажды сказал ему Здан, говорили о своей истории: «Золото приходит с юга, соль приходит с севера, а Божественное Знание — изнутри».

Он проделал много миль с тех пор, как впервые ступил на эту землю, и он видел золото и соль.

Он думал о комнате Бу Хамры, полной часов, и его напыщенных речах о времени. Его мир вращался вокруг завтрашнего дня. Для всех остальных, спавших этой ночью в этом сером и темном городе, это был просто еще один день. Нищие у мечети мечтали о монетах, что зазвенят в их чашках, храпящие торговцы коврами спали и представляли, как покупатели стекаются к их деревянным конурам в медине.

Такая долгая ночь, и ни минуты сна, но рассвет наступил слишком скоро.

Было еще темно. Он был одет и готов к отъезду.

Он услышал тихий стук в дверь и вскочил на ноги. Там стоял высокий бербер в красном шейше. Молча Гарри последовал за ним вниз по лестнице во двор.

Там ждали другие берберы, их лошади били копытами по твердому песку, нетерпеливо ожидая отправления. Он сел на черного жеребца, которого привели для него, и они выехали через ворота в просыпающийся город.

Амастан стояла у окна и видела, как стражники закрывают ворота за всадниками, направляющимися в медину. Значит, он все-таки уезжает. До самого этого момента она думала, что он может передумать. Похоже, Гарри наконец-то прислушался к голосу разума, в тот самый миг, когда она обрела свое сердце.

Это был правильный выбор, единственно возможный. Почему же тогда ее будущее простиралось до самого горизонта, такое же бесплодное, как гравийная равнина? Внезапно ее охватило такое глубокое опустошение, что на мгновение она не могла дышать.

— Пожалуйста, не уходи, — прошептала она.

Она бросилась к двери, думая пойти за ним, но остановила себя. Иначе быть не могло.

Она положила руку на живот. Это была девочка, она знала, она чувствовала это. Она взяла зелье, которое дала ей ведьма, и отвинтила пробку. «Иншалла. Так предначертано. Такова воля Бога».

Она уронила склянку на каменные плиты и растоптала осколки стекла и пасту каблуком своего сапога.

Через несколько месяцев она вернется в горы, тайно родит дочь и привезет ее в свой гарем. И однажды, когда та вырастет, она позволит ей выбрать свой собственный путь.

Африканское небо было бледным и порохово-синим, безоблачным, последние звезды быстро угасали. Джемаа-эль-Фна была пустынна, завалена мусором со вчерашнего рынка: арбузными корками, конским навозом, нищими, спавшими где придется. Несколько торговцев спали под брезентовыми навесами своих самодельных лавок.

Когда они достигли площади, Гарри придержал коня, и берберы сгрудились вокруг него, их лошади били копытами, нетерпеливо ожидая отправления. Он проверил седельные сумки на своей лошади. Они были непомерно тяжелы, набиты серебром. Сколько серебра? Четыре тысячи фунтов стерлингов, полагал он, а может, и гораздо больше. Достаточно, чтобы построить больницу Джорджа.

Он обернулся в седле, его взгляд обшаривал розовые стены дворца. Ему показалось, он увидел ее там, на крыше.