Аллегория радужной форели - Мари-Кристин Шартье

Несмотря на ужасную неловкость из-за моей дурацкой шутки над его фамилией — он даже не улыбнулся в ответ, — мы с Венсаном тем не менее нашли кое-что общее, в основном это были любовь к сарказму, ненависть к светской болтовне и неконтролируемое желание прижиматься губами друг к другу. Мне было семнадцать, и я не впервые прикасалась к парню. Но впервые я испытывала настоящее желание. И в этом огромная разница.

Когда я думаю об этом сегодня, во рту все еще ощущается легкая горечь, возможно, таков вкус капелек пота, желания и меланхолии того лета. На самом деле у нас было не так много общего с Венсаном, а главное — мы плохо понимали друг друга. Я была уверена, что наши объятия на заднем дворе, наши ночи под звездами, наши горячие тела на прохладном газоне значили что-то для нас обоих. Я думала, что, когда он оставался вечерами дома, потому что устал от работы на палящем солнце, он просто отдыхал, а не тискал не менее горячее тело Сары, другой кассирши. Я не сразу поняла, что мы взаимозаменяемы в объятиях Венсана точно так же, как у касс номер один и номер два. В то лето мне было очень жарко, но тогда же я смогла оценить и достоинства прохлады. Я поняла, что холодная голова помогает избежать многих несчастий.

Сегодня я уже знаю, что у нас с Венсаном так и так ничего бы не вышло. Мы были слишком юными и не имели ничего общего, кроме взаимной страсти. Но боль я испытала не от потери. Я впервые в жизни почувствовала себя преданной. Понимание того, что он не считал наши с ним отношения столь же важными, как думала я, что его не волновала утрата моего доверия, меня потрясло. А когда доверие разбивается на мелкие осколки, склеить его обратно практически невозможно. Не только по отношению к тому, кто тебя обманул, но оно не склеивается и по отношению ко всем, кого встречаешь после.

Макс

На свете мало вещей, в которых я хорош. Я не прирожденный продюсер, у меня нет вдохновения поэта, я не математический гений. Меня можно назвать парнем, который разбирается во всем, но понемножку. Я не великий хоккеист, но при этом неплохо катаюсь на коньках; я не умею танцевать, но быстро бегаю. Мне всегда ставили хорошие оценки, но я не был отличником. Мне больше нравится быть разносторонним, общаться с людьми. Я доволен своим дипломом, работой в пиаре и люблю поболтать. Мне это нравится. И именно поэтому, видимо, мой отец смотрит на меня как на что-то, чему трудно найти применение, но от чего жалко избавиться. Мой отец — гений совершенства, и все, что ниже средней планки, вызывает у него аллергию (красивую я выдал фразу, правда? У меня все-таки случаются озарения!). Короче, мне нравится быть таким, какой я есть, хотя я прекрасно знаю, что никогда не получу за это никаких наград.

А совершенства я достиг только в трех областях: я хорошо разбираюсь в людях, у меня идеальная память и талант повара. Это настоящий талант, я даже рассматривал возможность пойти учиться в кулинарную школу, но забросил мечту то ли от лени, то ли из трусости.

Несмотря на то что никогда не стану шеф-поваром, я люблю время от времени им притворяться. По вечерам в четверг мы всегда устраиваем вместе с Кам мексиканскую вечеринку у меня дома. Это еще одна наша традиция. Моя квартира — мое самое любимое в мире место: большой лофт с четырехметровыми потолками, огромный кухонный остров, старые деревянные полы, которые скрипят по утрам под ногами. Мне удалось купить ее по смешной цене, потому что мой отец знаком с кем-то, кто знаком с кем-то, кто… ну да, у него есть свои плюсы. И ими надо пользоваться. Итак, благодаря помощи папаши и неплохой зарплате я смог позволить себе это жилище, первое, в котором я почувствовал себя действительно дома.

После смены Кам приходит ко мне со стяжкой пива Dos Equis в одной руке и бутылкой белого вина в другой.

— Оле!

Она хлопает в ладоши, поставив дары на стол, и садится на один из барных стульев возле кухонного острова. Камилла не занимается кухней, когда приходит ко мне. Она сидит, выпивает и смотрит, как я готовлю еду. Тем не менее ей нравится готовить (не так, как мне, конечно), но она знает, что я люблю контролировать процесс. И это как раз тот редкий случай, когда она соглашается полностью уступить инициативу. Время от времени Кам вращается на стуле до головокружения и смотрит на клочок неба, мелькающий во французском окне, которое я оставил широко распахнутым. Прохладный воздух начала октября врывается в комнату вместе с последними лучами солнца. Она вздрагивает и плотнее запахивает джинсовую курточку. Я выбираю в вазе для фруктов самые спелые авокадо и замечаю:

— Это ведь в Испании говорят «оле», да?

— Ты будешь пить то, что я принесла?

Я показываю пальцем на шкаф, на верхней полке которого стоят все мои запасы крепких напитков. Этого явно может хватить надолго. Но она строит рожицу:

— Так, значит, ты не будешь пить мое?

— Нет, я очень хочу выпить именно того, что ты принесла.

— Оле!

И ее смех отражается от стен кухни. Я открываю два Dos Equis и протягиваю одно ей. Мы никогда не пьем из стаканов. Мне нравится, что Кам женственна, но не принцесса. Я уже говорил ей, что она относится к тому редкому типу девушек, которые не заморачиваются из-за всякой фигни, но она мне ответила, что я несу черт-те что, а она — самая сложная девушка на свете. В тот раз я сдержался. Я объяснил ей, что для меня быть неравнодушным не означает «заморачиваться из-за фигни», и мне в ней нравится как раз то, что с ней просто: бутылка пива, полдень на набережной, мексиканский вечер у меня дома в полном бардаке, поздний завтрак на следующий день, и ей не нужно для счастья что-то особенное.

Она совсем не проста, но с ней просто.

Я наблюдаю за ней — она отлепляет мокрую этикетку с бутылки пива. Где-то на заднем плане играет Despacito — я не очень люблю такую музыку, но на этот раз она отлично подходит к атмосфере вечера. Песня вызывает у нее улыбку,