Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

Много лет спустя я до сих пор помнила его слова, сказанные в тот день: «Племена Ху и Хань зависят друг от друга, как губы и зубы [190]. Сколько бы сотен лет ни шла война, кто бы ни побеждал или проигрывал, страдать всегда будут простые люди. Лишь устранив границы, продолжая смешивать кровь и распространяя народные обряды, чтобы они, наконец, стали одними из нас, а мы – одними из них, только так мы сможем жить в любви и согласии, только так можно на корню пресечь убийства».

Тогда я думала, что это – лишь несбыточные мечты. Но он сделал это.

Чаннин-гунчжу была выдана замуж покойным императором за туцзюэ. Когда началась война, стороны разорвали все договоренности. Наши отношения были несовместимы, как огонь и вода. Даже когда туцзюэ были разбиты, свадьба так и не состоялась. Высочайший указ о ее свадьбе не был исполнен, и она не стала царицей туцзюэ. Она осталась одинокой девушкой, которой даже не к кому было обратиться. У нее не было даже родного дома.

Когда же заключили союзный договор, Хэлань Чжэнь подарил Чаннин-гунчжу посох с волчьими зубами и пожаловал почетный титул Кунду. С тех пор Чаннин-гунчжу из небесной династии стала царицей туцзюэ – Кунду. Глядя на родные просторы на юге, она оберегала свои племена на севере. Кунду на их наречии означает «Богиня-покровительница». Я до сих пор помню, как в столице эта женщина, с затянутыми дымкой глазами, под моросящим дождем в последний раз оглянулась на свои родные места… В смутные времена жизнь многих женщин претерпевала страшные изменения. И среди них, вероятно, больше всего повезло Гу Цайвэй.

Теперь Кунду жила в бывшей столице южных племен. Город называли в ее честь – Кунду. Величественный и древний город Кунду располагался в самом сердце плодородных земель, к северу от Ниншо и к югу от Мобэя. Под ее контролем были три округа и четыре города, где вместе проживали семь этнических групп с северных и южных земель. Благодаря царице народ чувствовал себя под покровительством божества и потому подчинялся не только царице, но и царствующей династии.

Одним из таких «божественных покровителей» был Цзянся-ван, у которого в подчинении было трехсоттысячное войско. Он стал истинным покровителем северных земель.

Наконец, судьба благоволила моим родным – не только Гу Цайвэй, но и Сяо Ци и Ван Су.

Когда войска Сяо Ци вернулись в столицу, чтобы подавить мятеж, он поручил моему брату взять триста тысяч солдат и отправиться на север. С тех пор в дождливой столице Поднебесной больше не было обходительного и страстного благородного господина. В высоком небе, среди легких облаков, далеко, по ту сторону границы, расправив крылья, парил ястреб-тетеревятник [191].

В прошлом Гу Цайвэй предпочла бы выйти замуж за туцзюэ, нежели прожить несчастливую жизнь с нелюбящим мужем. Мой брат прекрасно знал, какие чувства она испытывала к нему, но отказался пойти ей навстречу.

Но теперь все переменилось. Пережив превратности жизни, оказавшись на грани смерти, два упрямца, наконец, стали свободны, оставив позади прах прошлого. Они словно переродились, чтобы быть вместе, любить и оберегать друг друга. Но это была их расплата за ошибки прошлого. Они могли видеться каждый день и каждую ночь, но они никогда не будут связаны браком. Царица Кунду стала покровительницей туцзюэ, их божественной силой. Согласно традициям туцзюэ, она должна была принести перед богами клятву, что на всю жизнь останется девственницей и будет вечно служить богам. Она должна была отказаться от замужества и умереть чистой телом.

В тот миг, когда они встретились вновь, судьба решила, что им никогда не быть мужем и женой. Однако им еще столько предстоит сделать вместе. Ездить по просторным землям туцзюэ, наслаждаться свободой. Они и состарятся вместе… этого будет достаточно.

Возможно, мой брат даже благодарен Хэлань Чжэню за его вторжение, потому что смог восстановить, казалось, безнадежные отношения с Гу Цайвэй.

Хэлань Чжэнь должен быть благодарен Сун Хуайэню за его восстание, которое дало ему и его народу еще один шанс на жизнь.

Цзыдань должен быть благодарен Сун Хуайэню за то, что он смог сбежать из дворца и вернуть себе свободу.

А я должна быть благодарна Хэлань Чжэню за то, что он похитил меня тогда. Без него не случилось бы той памятной встречи с Сяо Ци.

…Петляет судьба по миру, в круговороте милости и злобы, и никто никогда не сможет сказать, что его ждет.

Был девятый день пятого лунного месяца. Цзяньдэ.

Сяо Ци, Юйчжан-ван, принес большое жертвоприношение небу и в зале Верховной гармонии взошел на трон. Его жена, Юйчжан-ванфэй, стала императрицей. Изменив девиз царствования на Тайчу [192], была объявлена великая амнистия.

В первый год правления Тайчу, на шестой лунный месяц, Сяо Ци издал указ об упразднении власти в шести дворцах – в них больше не должно было быть наложниц. Вся власть сосредоточена в руках императрицы.

В первый год правления Тайчу, на седьмой лунный месяц, старший сын императора был назначен наследником престола.

Решение об упразднении шести дворцов шокировало не только правительство, но и народ – это событие пошатнуло традиции всех минувших династий!

В самый благоденствующий период прошлой династии ни одна императрица не заслужила такой благосклонности. Со времен династии Чжоу все правители сохраняли традиции и перенимали ритуалы династий Цинь и Хань. Когда Сяо Ци вступил на престол, очередным указом он не только упразднил шесть дворцов, но и сократил сложные и огромные расходы, обнулил внутреннюю дворцовую иерархию среди чиновников.

В глазах жителей всей Поднебесной обращение Сяо Ци ко мне намного превосходило простую благосклонность императора к своей жене. Он хотел отдать мне половину страны, подарить моему роду вечное славное положение и пообещать моему сыну трон. Если бы у меня изначально не было влиятельной фамилии, боюсь, что государственные чиновники давно прозвали бы меня императрицей-обольстительницей.

Во дворце Ханьчжан было прохладно, несмотря на то что за окнами полыхало солнце, а седьмой лунный месяц выдался жарким.

– Презренный слуга дерзнул и расхрабрился. Нижайший просит императрицу простить вину… подданный не может написать так.

За столом сидел придворный летописец. В третий раз он отложил кисть и опустил руки на колени, отказываясь записывать слова, которые я диктовала.

Я сидела спокойно, чуть прикрыв глаза, но сердце мое сжалось от волнения.

Я попросила его записать, что императрица из рода Ван вмешалась в дела правительства и несла ответственность за то, что единолично вела дела императорских покоев. Но он скорее умрет, чем