Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

длинными княгине. Когда же никто не рассказывал, она никому, даже Жирардини, не позволяла вести отдельного разговора и предпочитала, чтобы все говорили одновременно.

Однажды ей сказали:

– Ну, расскажите вы сами.

Ее рассказ был невелик. Вот он.

«Моя история коротка, она называется „Телеграмма“. Слушайте. Действующих лиц трое: иностранный князь, его супруга, тенор без театра. Князь умен, но забыл свою жену, потому что та забылась на дороге. Ему шестьдесят лет, но жена его гораздо старше: ей пятьдесят лет.

Вчера она послала ему телеграмму:

Прошу развода. Предлагаю четыреста тысяч франков. Партия блестящая.

Вот ответ:

С восторгом соглашаюсь на развод. Отказываюсь от денег. Спрашиваю имя антиквара…»

Глава 14. Госпожа Дон Жуан и леди Ловелас

Я хотел бы обрисовать здесь двух приятельниц княгини, с которыми она видится изредка и которых прозвала госпожой Дон Жуан и леди Ловелас. Это две светские женщины, которые действительно представляли до малейшей подробности тип этих обоих характеров и обеих идей. Первая говорила, как лорд Байрон: «Для мужчины любовь – эпизод, для женщины – целая жизнь» или же: «У мужчин есть все ресурсы, у женщин только один: полюбить снова и забыть опять». Мольер уже написал: «Я не могу не полюбить всего, что вижу милого. Как только красивое личико требует у меня сердца, я готов отдать все, хотя бы их было у меня десять тысяч».

Диана, вторая, говорила, как Альфред Мюссе: «Все за ничто». Она брала и сама ничего не давала, поэтому о ней можно сказать: «Прекрасная, гордая, насмешливая и бессердечная. Берегитесь! Мой холодный взор есть взор победителя».

Но этюд об этих двух женщинах, известных в Париже, потребовал бы всего искусства Гольбейна или Бальзака; это более чем эпизод, это целая книга, которую я, быть может, и напишу когда-нибудь.

Книга двадцать седьмая. Последняя любовь княгини

Глава 1. Салон

Сгорая любопытством, княгиня с родинкой и д’Армальяк дошли вскоре до того, что начали играть комедию любви. Они думали сохранить свое достоинство тем, что не говорили последнего слова, но если совесть их была спокойна, то общество косилось на них. Правда, они пренебрегали общественным мнением.

Они жили в тесном кругу умных женщин, смеявшихся над всем, как белокурая Мессалина, эта восхитительная женщина, которая всех, не исключая мужа, заставляла думать, что обманывает последнего.

Белокурая Мессалина привезла к княгине обворожительную женщину, которая под именем Рыжая Канонисса возбудила некоторые толки в последние годы Империи. Она привезла прелестную и прихотливую Беранжер, госпожу Монжуайе, отказавшуюся от плотских, но не от платонических измен. Иногда приезжала к княгине Виолетта Паризи, жившая уединенно в замке Паризи, но во время своих поездок в Париж навещавшая мир вольнодумок, как выражалась княгиня.

Видя этих женщин смеющимися, мужчины считали их обезоруженными. Но насмешливость – лучшая защита от любви. Женщин губят стремление, мечтательность, сентиментальность. Женщина погибла, если не смеется и не имеет гения-хранителя в лице своего младенца.

Трудно представить себе, сколько фатов налетело в этот любовный улей, называемый салоном княгини. Принимали дважды в день: около четырех или пяти часов, перед поездкой в лес, и в полночь, по возвращении из Оперы или с балов; скучая в лесу и на балах, съезжались сюда провести несколько веселых минут. Глупцы и слабоумные, обыкновенно неразлучные, но не составляющие одного племени, не засиживались у княгини. Она принимала их без всяких церемоний, зная хорошо, что они скоро уберутся. Прощаясь и уходя, они очень забавляли нас. В самом деле, не целая ли комедия, когда глупец или слабоумный хочет уйти и не решается, ищет слово и не находит его, роняет шляпу и в то же время изрекает глупость, толкается в запертую дверь, вместо того чтобы пройти в отворенную. Герцог Морни, Леон Гозлан и я, мы хотели поставить на сцене эту комедию, которая называлась бы – в театре – «Понедельники у княгини». Фульд нашел ее плохой. Он не любил Морни и запретил пьесу, чтобы доказать, что у нас троих меньше ума, чем у четырех: не хватало Фульда. Мы отлично отомстили: через несколько дней Фульд охотился с императором, накануне своей отставки; мы сочинили тогда жалобный стих вроде припева: «М. Fould a été chasser hier avec l’Empereur, mais aujourd’hui il été chassé tout seul» [101].

Я не сумею пересказать вам всех милых дурачеств, придуманных этими дамами. Они были очень привлекательны, потому что были прекрасны и не имели ложной скромности; с ними можно было дойти до желания любить их, но, когда отважный путник забирался с ними в темный лес страсти, они с истинно женской жестокостью покидали его. Да и как не увлечься, когда вам являлись со всей уступчивостью, слушали ваши нашептывания, вторили им, шли вместе с вами к заколдованному замку, не предупреждая, что замок похоронит вас в своих развалинах при громком смехе насмешливых фей.

Я сказал, что эти дамы забавлялись своими поклонниками и ежедневно приносили одного в жертву своей жестокой забаве. Мы расскажем одно приключение, чтобы лучше изобразить шалости этих дам. Впрочем, это была последняя шалость княгини.

Глава 2. Шалость

Однажды Шарлотта сказала Жанне:

– Мне пришла в голову мысль, которая развлечет нас. У меня два влюбленных; я напишу им одно и то же письмо, без всякого изменения, и объяснюсь в любви; это письмо подзадорит их обоих и заставит сильнее ухаживать за мной. Посмотрим, станут ли они одинаково действовать. Один умен, это граф Вожур; другой не очень глуп, это маркиз Кормелль. Не рассказывайте ему ничего, если он заговорит с вами обо мне, но скажите, что тут есть нечто.

И княгиня указала на свое сердце.

– Отлично вы поступаете, – сказала д’Армальяк, – сразу отнимаете у меня обоих влюбленных. Но я не сержусь за это на вас, потому что они возвратятся ко мне.

– Берегитесь, – ответила княгиня, – удовольствие изменить другу может заставить меня сделать глупость.

Она присела к письменному столу и написала первое письмо:

Дорогой маркиз, кажется, я не видела вас целый век. Вчера вы приезжали по обыкновению, но уехали раньше всех. Притом видеться в обществе не значит видеться. Приезжайте завтра в час. Вы найдете меня небрежной относительно туалета и ума или, если хотите, останьтесь сегодня вечером после всех.

Любопытная княгиня

– Как! – вскричала д’Армальяк. – Вы пишете подобные письма! А если они попадутся князю? Если сделают с них снимки?

– Разве у меня нет горничной, которая