В Рождество звезды светят ярче - Софи Жомен

– Тем лучше, – вмешивается Александр. – Все эти коробки надо срочно поднять наверх, поближе к нашему Дедушке Морозу.

Мастер на все руки косится на гору коробок у дальней стены.

– Я схожу за тележкой.

– Обойдемся без тележки! – Александр сам бросается к коробкам. – Делай, как я!

Максимилиан умоляюще смотрит на Жанин. Какая муха укусила сегодня патрона? Его не узнать! Секретарь бессильно пожимает плечами. Электротехник тяжелыми шагами идет следом за патроном.

– Держите! – Тот передает ему первую коробку. – Это не тяжело. Отвезете несколько наверх в лифте, спуститесь за остальными, сложите все у дверей, идет?

Максимилиан не отвечает, он крепко держит первую коробку, Александр Артман водружает поверх нее еще две. Электротехник старается не замечать боль в пояснице, хотя больше не чувствует ни своей спины, ни вообще всего тела, исключение – дергающая боль в левой руке, от которой у него сводит скулы.

Он не успевает вспомнить, что такая боль предвещает инфаркт. Еще секунда – и он под испуганный крик Жанин растягивается на полу среди коробок.

18

Алекс бегает по коридорам больницы Жанны Фландрской, он ищет отделение реанимации, куда накануне поместили Максимилиана. На экране под потолком он находит фамилию больного и номер его палаты. Приехав на больничную стоянку, он задумался, с чем лучше навестить беднягу: с книжкой, печеньем, еще с чем-нибудь? Но он быстро сообразил, что это неуместные рассуждения, извинения – вот все, что тот может от него ждать.

В каком состоянии он застанет Максимилиана? Он выяснил, что жизнь его сотрудника в безопасности, и теперь гадает, насколько тот будет в состоянии говорить с ним и как вообще его примет.

Прежде чем виновато постучать в дверь палаты, он набирает в легкие побольше воздуху.

У Максимилиана отдельная палата. Это не роскошь, просто он все еще подключен к целой батарее аппаратуры. Вид у него страдальческий, лицо восковое, тем не менее он удивляет патрона своим бодрым голосом.

– Месье Артман… Как мило с вашей стороны, что пришли меня навестить…

Алекс не отвечает. Этот человек – сама доброта… Как он посмел так с ним обойтись? Теперь ему хочется спрятаться, так ему стыдно. Потом он видит Жанин и Агату, сидящих по разные стороны от койки больного. Какое-то время тишину палаты нарушает только писк мониторов.

Секретарша Алекса сидит с непроницаемым лицом, зато взгляд Агаты прожигает его насквозь. Он читает в нем такое презрение, такую злость, что невольно пятится.

– Вижу, у вас посетители, – бормочет он. – Я загляну позже.

– Это лишнее, – говорит ему Агата, вставая. – Пойду подышу, а то воздух здесь стал вдруг спертым. Я скоро вернусь, Максимилиан.

Она целует беднягу в лоб и покидает палату, не глядя на Александра.

– Пожалуй, и я выйду, – решает Жанин и тоже встает. Ее голос спокойнее, но она тоже старается не встречаться глазами с патроном.

Когда дверь закрывается, Алекс открывает рот и так замирает: он не знает, что сказать, и чувствует полную растерянность. Этого следовало ожидать, враждебность двух женщин совершенно сбила его с толку.

– Что у вас хорошо получается, – пробует пошутить Максимилиан, – так это сплачивать женщин.

Александр выходит из ступора и указывает на одно из двух освободившихся кресел.

– Можно, я присяду?

– Конечно, пожалуйста, месье Артман. Простите, я не успел перекрасить здешние стены…

Александр с улыбкой садится.

– Как вы себя чувствуете, Максимилиан? – спрашивает он, сильно волнуясь. – Что говорят врачи?

Шестидесятилетний пациент хочет махнуть рукой, но мешает подсоединенная к руке капельница.

– Надеюсь, на тот свет мне рано, еще поживу.

– Что за разговоры? – машет рукой Алекс вместо него. – Скорее скажите мне, что опасность миновала.

– Так и есть, если я правильно понял тарабарщину белых халатов, то опасности нет. Меня положили сюда по протоколу неотложной помощи. Ну, раз положили, то сделали двойное коронарное шунтирование.

– Двойное шунтирование? И это называется «опасность миновала»? Максимилиан, вы были в двух шагах от…

– Знаю, месье Артман, знаю. Только о таком лучше шепотом, не хочу волновать Жанин…

Алекс, обычно вполне владеющий своими эмоциями, чувствует, как его захлестывает волна грусти и вины. Он близок к слезам. Чтобы не уронить мужского достоинства, он надавливает пальцами на глазные яблоки и тяжело вздыхает.

– Если бы вы знали, Максимилиан, как велико мое огорчение…

Электротехник смотрит на него светло-голубыми, почти серыми глазами, это взгляд человека, много чего испытавшего в жизни.

– Не надо, Александр…

То, что он назвал его по имени, трогает Алекса почти до слез. Когда он настолько очерствел, что этот человек, так самоотверженно помогавший ему когда-то бороться со скукой в «Галерее», перестал так к нему обращаться? Он удрученно мотает головой.

– Я очень виноват перед вами, Максимилиан. В этой истории с коробками я повел себя с вами как последний…

– Тс-с… – прерывает его тот, опуская веки.

Алекс сразу умолкает, чтобы его не утомлять.

– Знаете, что говорила мне мать? – говорит Максимилиан слабым голосом. – Если бы это было у моей тетушки, ее называли бы моим дядюшкой…

Александр поневоле прыскает, настолько он не готов к этой его реплике.

– Вы ни при чем… – продолжает Максимилиан. – Я много месяцев не обращал внимания на сигналы своего организма. Будь я в тот момент один, то не выжил бы. Вы спасли мне жизнь…

Алекс знает, как виноват перед ним. Если бы он не заставил его таскать чертовы коробки, Максимилиан здесь не оказался бы. У Алекса першит в горле от раскаяния.

– Жажда мучит…

Алекс спешно хватает стакан с водой и подносит его к губам Максимилиана, тот делает несколько слабых глотков.

– Оставлю вас, отдыхайте.

Но пальцы Максимилиана находят руку Алекса и легонько ее сжимают. Алекс пристально на него смотрит, больной от усталости лежит с закрытыми глазами.

– Не могу забыть то время, которое вы провели у меня в мастерской, – бормочет Максимилиан. – Вы были чудесным мальчуганом…

Алекс опять садится и сам кладет руку на руку электротехника.

– Не могу забыть… – повторяет тот.

– Я тоже, Максимилиан, я тоже.

– Хорошо, что вы с нами…

Максимилиан, этот расплывчатый силуэт из его детства, такой привычный, что он не обращал на него внимания, сейчас, сам того не подозревая, помог ему избавиться от тесного панциря.

«Хорошо, что вы с нами…»

Пять таких простых, но таких пронзительных слов… Алекс никогда не хотел взваливать на себя ответственность за «Галерею», не хотел этого наследства, этого груза, который не только наполнил его дни стрессом и затруднениями, но и вдобавок поссорил с семьей, с близкими. Он всегда это знал, всегда это повторял, но Максимилиан показал одной короткой фразой,