Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

я знала, не мог по — настоящему понять меня, ведь у меня никогда не было родителей. Я не знала, что такое безусловная любовь. Даже другие девочки из приюта, тоже оставшиеся без семьи, рано или поздно обретали новых родителей — а я всегда оставалась в стороне. Любить и терять — тяжкий груз, но никогда не знать любви вовсе — гораздо хуже.

— Ну что ж, тут у нас пару минут назад витал довольно большой слон в комнате. Но я не стану тебя отчитывать, — директор Эллисон подмигнул, и я почувствовала, как на моих губах дрогнула слабая улыбка. — Я просто зашёл отдать тебе вот это. — Он протянул листок бумаги, и я медленно взяла его, пробежавшись глазами по содержимому. — Твое новое расписание. Знаю, ты пропустила часть занятий в этом году, но учителя готовы дать тебе дополнительные задания или даже организовать дополнительные уроки, если потребуется нагнать программу.

Я покачала головой.

— Вряд ли это понадобится. — Взгляд скользнул вверх, остановившись на его полосатом галстуке. — В больнице была библиотека. Я проводила там большую часть времени.

Когда меня не пичкали ненужными таблетками или я не пробиралась тайком по коридорам в поисках выхода. Директор Эллисон напрягся при слове «больница», и я поспешно схватила листок, положив его рядом с подносом.

— Вы проследили, чтобы…

— Да, — перебил он, и я была благодарна, что он не заставил меня произносить это вслух. Мне и так было тяжело просить его лично перевести меня из классов Кейда (если меня вообще в них определят). Мягкий блеск в его глазах, появившийся тем утром, когда мы обсуждали моё возвращение в Святую Марию, стал ещё теплее, когда он увидел меня в таком уязвимом состоянии.

— Если тебе что — то понадобится, Джорни, пожалуйста, не стесняйся зайти в мой кабинет. В любое время. — Он наклонился чуть ближе и положил руку мне на плечо — жест, который показался мне почти отцовским. — Ты в безопасности здесь. И я обещаю, что не позволю никому снова забрать тебя. Но только если ты пообещаешь быть откровенной со мной, хорошо?

Я понимала, почему он вёл наш разговор так осторожно. Вся эта ситуация была слишком щекотливой и хрупкой, и, вероятно, директор не хотел бы повторения такого в своей жизни. Никогда. Как и я.

Над нашими головами прозвенел звонок, и директор быстро убрал руку. Он скованно улыбнулся:

— Хорошего дня, Джорни. И не забывай — у тебя здесь есть друзья, ладно?

Он развернулся, не дав мне ответить, и мой взгляд сразу же нашёл Слоан. Она стояла между Мерседес и Джеммой, улыбаясь чьей — то шутке. Я перевела неуверенный взгляд чуть дальше и едва сдержала улыбку, заметив, как рука Исайи незаметно скользнула под короткую клетчатую юбку Джеммы. А когда директор резко свернул влево и шлёпнул Исайю по затылку, мне пришлось закусить губу, чтобы не рассмеяться.

— Какого чёрта, Тэйт?! — голос Исайи донёсся даже до меня.

Лицо директора оставалось строгим, но поза выдавала скорее усталое раздражение.

— Руки при себе, Исайя. И хватит называть меня по имени.

Громкий хохот раздался со стороны Брентли и Шайнера — двух из четверых Бунтарей. Я не могла не отметить, что Кейда среди них не было.

Облегчение нахлынуло на меня, но глубоко под слоями защиты таилось разочарование — и оно ударило по лицу, как пощёчина.

Глава 5

Джорни

Сегодня мои глаза казались более серыми, чем вчера. В них было больше жизни, чем за последние несколько месяцев, но я также видела в них и одиночество. Белки резко контрастировали с покрасневшими веками, и, хотя утром я нанесла немного туши, я знала, что краснота — это следствие недосыпа и событий дня.

Было утомительно держать всех на расстоянии. Ещё утомительнее — отрезать от себя людей, которые не понимали моего поведения или воспринимали его превратно. В психиатрической больнице я узнала, что многие пациенты с расстройствами — одни из самых одиноких существ, неспособных сблизиться с другими, потому что несут слишком тяжёлый груз.

Со мной было не так, но я знала, что люди думали именно это.

На уроках на меня сыпались пристальные взгляды. Любопытные мысли одноклассников буквально пронзали меня со всех сторон. «Шёпоты Мэри» — тайный блог сплетников Святой Марии, который почему — то до сих пор оставался главным источником школьных новостей, — поместил меня в самый первый абзац. Я не смогла сдержать закатывания глаз, когда Кэлли вытащила телефон из кармана блейзера и показала его своей маленькой компании друзей, которые обсуждали меня шёпотом.

В коридорах было ещё хуже, чем на уроках. Желудок подкатывал к горлу, пока все пялились на меня, и я мчалась из класса в класс, надеясь избежать встречи с Бунтарями. От всеобщего внимания у меня подступала тошнота к горлу, и я быстро заходила в каждую аудиторию в надежде избежать встречи с Бунтарями, но в итоге выглядела как испуганная мышь, спасающаяся бегством при одном взгляде парней, которые одним изгибом своих бунтарских улыбок демонстрировали свою власть. Их было невозможно не заметить. Особенно Кейда. Он всегда выделялся, но сейчас было ещё хуже.

Глубоко выдохнув, я закинула свои волнистые песочные волосы за уши, демонстрируя серёжки с искусственными бриллиантами — подарок сестры Марии на шестнадцатилетие. Опустив голову, я собрала книги с края раковины, готовая стать одной из немногих учениц, которые предпочтут затвориться в комнате вместо того, чтобы тусоваться с друзьями или смотреть на тренировку по лакроссу, которая вот — вот должна была начаться.

Раньше я поступала именно так. Мы со Слоан, а иногда и с Мерседес, относили книги, брали перекус из столовой и садились на трибуны, наблюдая, как парни носятся по полю, полные горячей энергии, сжимая свои огромные клюшки, смеясь и наслаждаясь той беспечностью, о которой я сейчас могла только мечтать.

Мои глаза неизменно находили Кейда. Его высокое, подтянутое тело, узкие плечи и рельефные мышцы предплечий двигались с грацией, присущей только сильному спортсмену. Его дерзкая ухмылка ловила мой взгляд через всё поле, а щёки пылали от глупого, счастливого возбуждения.

— Кто хочет, чтобы ты исчезла, Джорни? — прошептала я, вглядываясь в своё отражение, как бы некомфортно мне ни было. Я почти не узнавала девушку, смотревшую на меня. В ней уживались уверенность и неуверенность. Она была цельной, но израненной — и в прямом, и в переносном смысле.

Я снова вздохнула, развернулась и направилась к двери, надеясь, что коридор уже опустел, и я смогу добраться до своей комнаты без сопровождающих