Что такое хорошо - Евгений Семенович Штейнер

на Красной площади на Первое мая 1929 года – и таким образом принял участие в первомайском параде. Его европейский тур был организован по приказу советского правительства и начался 10 июля 1929‐го. Перелеты заняли почти месяц (и 53 часа в воздухе); за это время самолет покрыл расстояние Москва – Берлин – Париж – Рим – Марсель – Невер – Лондон – Париж – Берлин – Варшава – Москва. Среди пассажиров были конструктор самолета А. Архангельский, председатель Осоавиахима В. Зарзар (1899–1933) и ведущие журналисты и карикатуристы братья Михаил Кольцов (1898–1940; уничтоженный Сталиным) и Борис Ефимов (1900–2008; любимый Сталиным). Они сделали множество фотографий, что позже позволило этой детской книге выйти со снимками, а не рисунками, и выпускали в полете газету: своего рода репортаж-инстаграм в реальном времени. Книга Стучинской сильно зависела от этих фотографий и репортажей. Она заканчивается фразой: «Теперь англичане, немцы и французы знают, какие самолеты имеет СССР. Нелегко им будет выиграть войну против Советского государства».

В ходе последующих лет жанр фотодокументальных книг о рекордных полетах станет популярным. Лишь в одном 1937 году было издано три книги о полете советских летчиков через Северный полюс в Америку (18–20 июня 1937). С тех пор пилотов и начали называть сталинскими соколами – и это стало названием одной из книг (ил. 55 и 56)[299]. Вполне естественно, что фотографии в этих книгах показывали Первого Пилота, товарища Сталина, лично инструктирующего и встречающего героев. Согласно легенде, он сам говорил летчикам, каким маршрутом лететь, – и поэтому фюзеляж их воздушного судна был украшен крупной красной надписью: «Сталинский маршрут».

Ил. 55 и 56. Галин Б., Горбатов Б., Кассиль Л. Сталинские соколы. М.: Детиздат, 1937. Обложка; Сталин и Чкалов, фото

Конец прекрасной эпохи: строя модели самолетов (иногда в ГУЛАГе)

В общем-то, в этом месте можно поставить точку в истории авиационной темы в раннесоветских детских книжках. После перехода к тяжело-сталинским книгам и подавления даже минимально творческих модернистских иллюстраций многие более ранние книги, равно как и их авторы и художники, были ошельмованы и объявлены «идеологически вредными». Так дословно следователь ОГПУ Лазарь Коган обозначил книжку Хармса «О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил»: «идеологически вредная история»[300]. На место веселых и абсурдных историй пришли морализаторские повествования о хороших прилежных пионерах, которые хотят, когда вырастут, стать сталинскими соколами, а пока проводят свободное от школы время за конструированием моделей самолетов – предпочтительно в компании партийных наставников. Примерно так изображал процесс моделестроения Алексей Пахомов, который в двадцатых годах нарисовал несколько интересных книжек и который радикально (и довольно плачевно) изменил свой стиль в тридцатых, чтобы вписаться в новую реальность[301]. Но общие тенденции времени были очевидны и в менее устрашающих книгах на тему самолетов и воздухоплавания.

В некоторых книгах дети сами играли в летчиков и строили самолеты из подручных домашних вещей. Такова книжка Веры Инбер «Кресло, стул и табурет» (1930) – из этих предметов мебели дети построили летательный аппарат. Вообще-то, для советского ребенка буржуазное кресло и даже мелкобуржуазный стул были излишествами – пары простых табуреток было достаточно.

То ли дело простые предметы,

Ни кресло, ни стул, ни диван.

Я беру два табурета,

И это –

Аэроплан.

Я надеваю шапку пилота.

Пятьсот километров в час.

Я совершаю четыре полета

С биноклем у глаз[302].

Другая версия о том, как построить самолет, была представлена Осипом Колычевым (1904–1973) в книге «Три песенки» (1933) с неплохими «левыми» иллюстрациями Андрея Гончарова (1903–1979), впоследствии видного советского графика. Колычев, над которым издевались Ильф и Петров, выведя его под именем рифмоплета Никифора Ляпис-Трубецкого, стал потом популярным поэтом-песенником со склонностью к маршам (вроде «Несокрушимой и легендарной» – о Красной армии). Здесь, в «Трех песенках», он сочинил бодрую историю про мальчика, который сделал игрушечный самолет, а потом, когда вырос, стал инженером-самолетостроителем.

Ил. 57. Альманах «Октябрь». М.: Молодая гвардия, 1932. Дети в противогазах

Вставая спозаранок,

Учись владеть пилой,

Учись владеть рубанком

В столярной мастерской![303]

Но был и другой способ, весьма далекий от столярной мастерской, для постройки моделей самолетов – и это послужит довольно жутким завершением нашего летательного дискурса. Я говорю о, полагаю, доселе неизвестной истории, которая объединяет детей, авиацию, Осоавиахим и ОГПУ – НКВД. С начала тридцатых годов изготовление на продажу моделей планеров и самолетов было организовано в системе исправительно-трудовых лагерей как части ГУЛАГа, и организовал это детский писатель. Я узнал об этом, изучая архивное дело Александра Коваленского, о детских книжках которого уже не раз шла речь раньше. В начале 1930‐х он обнаружил, что не может, как раньше, пробавляться детскими стишками, и нашел себе причудливую нишу в качестве организатора производства моделей самолетов в исправительно-трудовых колониях, то есть попросту в лагерях. В своей автобиографии он описывал это так:

Как детский писатель, член Комиссии по созданию новой детской книги при ВЦИК, мне приходилось иметь дело с различными детскими коллективами, где я наблюдал огромную тягу ребят к авиации и полное отсутствие материалов, моделей, пособий и пр.

В 1931–2 гг. я решил восполнить этот пробел и организовал ряд новых производств, выпускавших массовыми тиражами материалы, полуфабрикаты, модели, пособия и пр. для юных авиастроителей. Мною были организованы производства в 5-ой Московской, Калужской, Коломенской ИТК (по системе НКЮ, позднее НКВД), а так же при ЦС ОАХ СССР[304].

Вот так: с одной стороны, барин и розенкрейцер, родственник Блока и Белого, поэт-символист и мистик, повлиявший на «Розу мира», а с другой – организатор производства в лагерях системы НКВД. Трудно представить, какими качествами нужно было обладать, чтобы предложить такой проект чекистам, получить их одобрение и вести в течение лет это производство. Хотя, конечно, делать детали для игрушечных самолетиков лучше, чем работать на лесоповале, и может быть, Коваленский был этаким Шиндлером[305]… Трудно сказать и нельзя судить. Но и не задуматься трудно.

А что касается заключенных, они не могли выбирать, хотят они делать такие модели или нет, но они могли выбрать себе мечту: стать сталинскими соколами или построить самолет и улететь – чтобы никогда не возвращаться.

Прочие чудеса на колесах и без колес[306]

Помимо паровоза в производственной книге 1920‐х годов было множество других персонажей помельче – всякого рода средства передвижения и механические чудеса. Большими мастерами в их изображении были все те же сестры Чичаговы[307], Цехановский, Лапшин, Шифрин и др.

Любовь к документальной точности, лаконичности композиции, сдержанности и одновременной броскости цвета, к динамике образных решений не случайно обусловила преимущественный интерес конструктивистски ориентированных художников к книгам о транспорте и прочих движущихся механизмах. Мощные современные машины, позволяющие преодолеть пространство и простор, провоцировали утопические иллюзии о всевластии над такими физическими категориями, как пространство и время. Так, например, в книге Чичаговых – Смирнова «Путешествие Чарли» показаны всевозможные автомобили, паровозы и пароходы; в их же книге «Как люди ездят» (М.: ГИЗ, 1925) история транспорта начинается с оленьей упряжки и кончается теми же чудесами индустриализации. Все композиции выполнены в технике литографии, это четкие плоскостные рисунки с однотонными заливками в две краски[308]. Люди в этих композициях играют роль стаффажа; даже там, где они изображены крупным планом, фигуры их геометрически упрощены, индивидуализация лиц отсутствует, как часто начисто отсутствуют и лица как таковые. Они напоминают