Что такое хорошо - Евгений Семенович Штейнер

супрематические фигуры Малевича. Но если у Малевича абстрагирование случайного и редукция психологизма были обнажением сущности, то схематизация и примитивизация конструктивистов были скорее редукцией сложного к простому, сведением многогранного к однозначно функциональному, к работающе-полезному. Но в плане пластических форм все эти строители вышли из геометрической шинели Малевича.

Нет нужды множить примеры книжек со схематически упрощенными и уплощенными изображениями автомобилей и прочих средств передвижения. Их было поменьше, чем паровозных, но достаточно много. Остановимся подробнее на уже затрагивавшемся аспекте – на страхе перед машиной. Этот страх и восхищение нашли выражение еще в первом Манифесте футуризма Маринетти (1909): «Под багажником гоночного автомобиля змеятся выхлопные трубы и изрыгают огонь. Его рев похож на пулеметную очередь, и по красоте с ним не сравнится никакая Ника Самофракийская»[309]. Интересно, что Эрих Фромм интерпретировал этот манифест как выражение духа некрофилии[310].

Подобно своему старшему брату паровозу, автомобиль в детской книге 1920‐х годов был наделен чертами живого существа – и существа страшного и опасного.

В поминавшейся в связи с паровозом книге М. Клоковой «Стальные кони» есть стихотворение «Стальной зверь» со следующими характерными строками:

Автомобиль, как зверь сердитый,

Бежит на толстых, мягких лапах;

Глаза огромные открыты, –

И рев, и вой, и дымный запах.

Автомобиль в такой интерпретации оказывается уже не удобным и привлекательным для детишек средством передвижения, а предстает механическим апокалипсическим зверем с дымным запахом. Человек, чтобы как-то сосуществовать с таким существом, должен редуцировать в себе человеческое – и иллюстрации К. Кузнецова это показывают. Фигура пассажира составлена из плоских геометрических сегментов, складывающихся в целое наподобие шарнирной марионетки. Впрочем, и им лучше держаться подальше от машины, о чем автор честно предупреждает:

Скорей с дороги уходите, –

Неосторожного задавит.

Предупреждения такого рода были и в паровозных книжках («Берегись, берегись! / Прочь с дороги сторонись!»[311]). Разумеется, невозможно было обойтись и без чеканной фразы «Берегись автомобиля» – например, в названии книжки Льва Остроумова (М.: ГИЗ, 1928, рис. В. Конашевича). Впрочем, там макабрические ситуации смягчены веселеньким юмором, равно как и в другой книге Остроумова – «Горе-шоферы» (М., б. г.; рис. Б. Покровского).

Книжка «Стальные кони» интересна тем, что в своем названии она отразила не просто актуальную в 1920‐х оппозицию «механическое – биологическое», но сделала это в весьма популярной паре противопоставлений[312]. Метафора «стальной конь» применительно к трактору была общим местом фразеологии того времени. Автомобиль также воплощал в себе множество «лошадиных сил». Изображение лошади или жеребенка, боязливо жмущихся у обочины дороги, не раз появлялось в самых разных визуальных текстах того времени. Наиболее известным примером является, пожалуй, картина П. Вильямса «Автопробег» (ГТГ, 1928), а парафразом этого образа в детских книжках были, например, лошади с телегами, ждущие паровоз на переезде (Шевяков Г. Как делали паровоз. Л.: ОГИЗ, 1931)[313]. Маленькая фигурка лошади мелькает несколько раз в сугубо урбанистическом пейзаже иллюстраций Николая Купреянова к «Приключениям Феди Рудакова» Александра Жарова. Заодно упомяну и хрестоматийное есенинское стихотворение про милого смешного дуралея, который за чем-то гонится, не зная, что простых коней победила стальная конница.

Еще один автозверь появился в книге Н. Шестакова «О машинах на резиновых шинах» (Л.: Радуга, 1926):

Из Москвы в Тверь

Бежит зверь.

Глаз стеклянный,

Зад деревянный.

По деревянному заду механического зверя не очень-то огреешь вожжой – процесс управления средством передвижения стал сложнее, а зверь – менее управляемым. Уже не лошадиные силы вкупе с человеческим удальством мчат колесницу. В очередной раз возникает тема «злого мотора». Любопытен текст, относящийся к вознице – хозяину этого зверя:

Мотор карету мчит,

Впереди шофер торчит,

Рулем правит,

Прохожих давит.

На прекрасно стилистически выдержанной иллюстрации Дмитрия Буланова шофер весь составлен из ярких цветных кусков: краги, ботинки, штаны в клетку, картуз и – разноцветная маска вместо лица, что делает его ритуально раскрашенным жрецом, исполняющим некое действо (давку прохожих), направленное на ублажение «злого мотора». В сходной иконографии (очки-консервы, клетчатая кепка, пыль из-под колес и лопоухий пионер на дороге) выполнены иллюстрации Ю. Мезерницкого в книге Н. Булгакова «Труба» (М.; Л.: Радуга, 1926).

Вряд ли будет преувеличением сказать, что воспитание в детях естественной осторожности и обучение их правилам поведения на дорогах не требовало такого нагнетания древнего ужаса. И здесь, как и во многих других случаях, детская книга давала блестящие возможности проговаривать под видом веселых и буффонных стишков полуосознанные фобии напуганного «социальным и техническим прогрессом» вполне взрослого маленького человека[314].

* * *

Вернемся ненадолго к неиндивидуализированным фигурам в конструктивистской производственной книге. Подобно тому как человек во взаимоотношениях с паровозом или автомобилем представал не столько беспечным ездоком, сколько напуганным кандидатом попасть под колеса, человек в отношениях с вещами представал не в роли их хозяина и потребителя, а в роли производителя или обслуживающего специалиста.

Показательна в этом отношении книга Ольги Дейнеко и Николая Трошина «Как свекла сахаром стала» (М.: ГИЗ, 1927). Большие литографии выполнены в две – оранжевую и черную – краски. Из картинки в картинку торжествуют прямые, прочерченные по линейке линии и проведенные циркулем окружности. Единственные непрямоугольные тела – это маленькие человеческие фигурки, суетящиеся у ручек и рулей. Они выглядят пигмеями рядом с монстрами индустриальной переработки свеклы. Нелегко советскому человеку доставалась сладкая жизнь. В сходной стилистике сделана их же книжка «Хлебозавод № 3» (М.; Л.: ГИЗ, 1930) – она полна «индустриальных» разворотов с маленькими фигурками человеков-хлебозаводчан. Лишь на четвертой сторонке обложки появилась нетипичная картинка – буханка хлеба на столе, выполненная в манере минималистских натюрмортов Штеренберга.

Сходные, хотя и менее художественно выразительные черно-белые картинки нарисовал А. Лагунов в книге Е. Хазина «Руда» (М.: Молодая гвардия, 1926) – рассказе для детей о добыче железной руды и производстве из нее железа и стали. На с. 9 всю полосу занимают огромная домна и множество гигантских труб, а внизу толкает перегруженную вагонетку крошечная человеческая фигурка.

Подобный подход – человек в качестве производителя или обслуги – пронизывает книжки Чичаговых – Смирнова «Каждый делает свое дело» (М.: Земля и фабрика, 1927), «Откуда посуда» (М.: ГИЗ, 1926), «Детям о газете» (М.: ГИЗ, 1924). Таковы и многочисленные книги Цехановского, в которых художник откровенно любовался красотой конструкций и индустриальных форм. Любовь к предмету, чуткость к его материалу и устройству пронизывают все его работы; он выполнял их с инженерно-конструкторским тщанием и знанием дела. Например, в мельком ранее упоминавшейся книге М. Ильина «Карманный товарищ» (Л.: ГИЗ, 1927) он документально и точно, в разных видах и ракурсах изображает главного героя – нож со всеми его подробностями: лезвиями, пилками, линейкой и т. п. Подробно, как и полагается в инструкции для начинающих, показан путь от заготовки до клинка – восемь стадий на одном рисунке. В книжке Б. Житкова «Телеграмма» чертится схема аппарата Морзе, а в другой книге того же автора, «Ураган» (М.; Л.: ГИЗ, 1926), Цехановский помещает на страницах монтаж из рисунков, схем, фотографий по типу конструктивистских монтажей Родченко. При этом если в «Телеграмме» и «Урагане» рисунки и оформление страниц были относительно привлекательны и со вкусом скомпонованы, то во многих изданиях попроще Цехановский – в силу ли крайне бедной полиграфии или ограниченного времени – гнал усредненно-техницистский ширпотреб, как, например, в книжке того же Житкова «Гривенник» (М.; Л.: Госиздат, 1927). В ней тяжеловесный (несмотря на разговорно-простонародные обороты) рассказ про то, как делаются монеты, сопровождается скучнейшими схематическими иллюстрациями, более уместными в учебном пособии для школ фабрично-заводской молодежи, нежели в детских, хотя бы и «производственных» книгах.

Глядя на производственные картинки