Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Оразбай прикочевал на просторное урочище Каракудук со всей ордой многочисленных своих аулов. Сам расположился возле колодцев, поставил свои три белые юрты и множество гостевых юрт, растянул между ними длинные веревочные коновязи, к которым были привязаны дойные кобылицы.. Сыновей своих, Хасеина, Касымжана, Елеу, расположил врассыпную вокруг себя, чуть далее от колодцев. И уже за ними, составляя второй круг заслона, по широкой долине расположились многочисленные аулы младших родственников, таких как Даспан.

С самого раннего утра сегодня в стан Оразбая стали прибывать, затем растекаться по окольцевавшим его аулам многочисленные верховые. Было это похоже на прибытие гостей по поводу богатой свадьбы или большой тризны. В стане Оразбая оставались только лишь аксакалы да карасакалы - аткаминеры из разных мест, считавшиеся главами схода. Они с утра шумно заседали во всех трех белых юртах хозяина. Остальной народ, составляющий их челядь и дружину, способную помахать сои-лами, скапливался в окружающих аулах.

В Большой юрте главари рода и аткаминеры, явившиеся на клич Оразбая, шумели и распаляли себя, повторяя его воинственные призывы: «Достойный джигит умирает в бою, трусливый заяц - в камышах!», «Главный враг - враг народа. Самый главный спор - земельный спор!»

Устами Оразбая было сказано: «У меня нет ни долгов, ни счетов перед Уаком. Сажусь на коня только потому, что хочу постоять за сородичей, защитить честь тобыктинцев!» И эти его благородные речения повторялись устами многих аткаминеров перед аксакалами, карасакалами и молодыми джигитами то-быктинских родов и аулов, в каждой юрте.

Были и другие его высказывания: «Уаки хотят забрать у то-быктинцев пастбища на землях Каракудук, Торекудук, Обалы, Когалы, Шолак-еспе и многие другие. Но разве ими пользовался один Аккулы, мой отец? Или один Кунанбай? Разве раньше не кочевали там Божей, Байсал, Молдабай и Буркан? Аллах свидетель - там, на осенних и зимних пастбищах или, как сейчас, на весенних выпасах, держали скот все сыновья Тобыкты! И это теперь хотят отобрать у нас?»

«Кто хочет спрятать свою голову, пусть так и сидит у себя дома, согнув спину. А я хочу защищать твою честь, Тобыкты! Битва за землю - главная битва!»

Слушая Оразбая, главари некоторых богатых родов, такие как Жиренше, Абыралы, Азимбай, Абдильда, весьма одобрительно, хвалебно отзывались о его призывных речах. Жиренше сказал от имени всех: «Знамя тобыктинцев в твоих руках! То-быктинцы не изгои без роду и племени - все пойдут за тобой! Будем готовы зубами рвать этот нечестивый Уак!»

Услышав слово «Уак», Оразбай подскочил на месте, свирепо вращая своим единственным глазом:

- Эти жалкие землеройки, сурки, подбирающие колосья, запрягающие своих клячонок в скрипучие арбы, лопатой и кетменем добывающие себе пропитание! Хотя бы осмелились пойти на столкновение с нами! А то ведь только на то и способны, что превозносить себя: «Мы народ Кокена! С кем бы нам схватиться на этот раз?» А сами - настоящий сброд, состоящий из сорока родов, как чапан с сорока заплатками. Но, как говорится: «Песку не быть камнем, рабам не дано властвовать». Я хочу размесить их ногами, смешав в одну кучу, как серую глину!

Все гости Каракудука, прогуливаясь вдоль желей в перерывах между кумысом, чаем и мясом, уходя в зеленые луга за белые юрты, могли вдоволь обсудить речи и призывы Оразбая. Затем устами тридцати-сорока главных гостей Большой юрты его слова были переданы их дружинникам и соседям, а те передавали эти призывы дальше по округе, пока они не доходили до каждого старика и ребенка в самых дальних аулах. И по пути, перелиняв и пообтершись, поднабрав сочной ругани и матерщины, эти призывы доходили до воинственных джигитов, любителей помахать соилами и пограбить на свободе.

У Азимбая, равно как и у других баев, в дружине кроме отпетых головорезов и барымтачей были и простые кочевники, умевшие и скот пасти, и поработать соилами, коли придет на то случай. Этим было не очень ясно, почему разгорелась борьба за какие-то земли, малоизвестные им, - ибо они не пасли там свой скот. Но эти малоимущие степняки, не имевшие своих стад, слышали от стариков, что некие пастбища когда-то были отобраны тобыктинцами у уаков. В разговорах между собой эти бедняки только пожимали плечами: «Пес его знает, за какие это земли надо драться!»

А от Оразбая исходят, словно раскаты черной бури: «Спор за землю!», «Враги!», «Честь рода Тобыкты!». И эти раскаты разносятся по всему тобыктинскому краю устами баев, соратников Оразекена, которые зимой пасли там на подножном корму свои неисчислимые табуны. Именно на тех землях ставились временные балаганы табунщиков.

На отобранных у людей Кокена угодьях, на зимних пастбищах, разбредались табуны лошадей численностью до пятидесятишестидесяти тысяч голов. Вот в чем была правда, которая крылась за громкими патриотическими призывами Оразбая и всей его клики.

Итак, черная буря словоблудия, напущенная злоречивым Оразбаем, превращалась теперь в грозную бурю народных столкновений, вот-вот готовую обрушиться на мирные аулы.

Когда день перевалил за середину, по всем аулам орды Ораз-бая пронесся первый порыв этой бури - в виде одновременной великой суеты, что началась подле всех коновязей - байских, под навесами, и прочих - вдоль натянутых арканов. Повсеместно разом прозвучала команда:

- Время! Всем садиться на коней!

- Аттан! Вперед! - эта команда прозвучала уже непосредственно из Большой юрты Оразбая.

И минуты, за которые можно вскипятить молоко, ушли на то, чтобы весь военный стан оседлал коней и, постукивая соилами, сверкая стальными секирами, воздев над головами пики, двинулся рысью в сторону гор Кокена. Отрядом в сотню всадников управляли шесть еще не старых опытных джигитов. Их с утра, в продолжение всего времени сбора, наставляли и напутствовали Оразбай, Азимбай, Жиренше, называя их «батырами», «предводителями набега». Но ни один из напутствовавших не взобрался в седло и не отправился вместе с ними в поход.

Лишь один бай Есентай вскочил на своего коня, стоявшего под навесом, и с места припустил его вскачь, помчался вслед за ушедшим отрядом. Наблюдавшие за ним со стороны Ораз-бай, Жиренше и другие баи оглянулись друг на друга, не то с удивлением, не то с одобрением в глазах. Жиренше взял под локоть Оразбая и насмешливо проговорил:

- Видать, взыграла в нем кровь! Молодые годы вспомнил!

Это он намекал, что в молодости Есентай был известным ба-рымтачом. Оразбай, однако, сразу не ответил Жиренше, вперив горящий взгляд вслед удалявшемуся Есентаю. Затем с умеш-кой промолвил:

- А ведь со вчерашнего дня