Фонарщица - Кристал Джей Белл

новую сирену. У нее длинные волосы, руки раскинуты вдоль корпуса, ладонями наружу, губы приоткрыты, словно у нее перехватило дыхание. Даже издали, откуда я смотрю, меня поражает проработка деталей. Можно представить, как она выглядит вблизи. Капитан наблюдает за установкой с причала, уперев руки в бока, и кивает с явным одобрением.

Я вхожу в универмаг под стук молотков и плеск рыбачьих весел за спиной. Мистер Лэндон набирает мне фитили и отмечает, что в сарай при мэрии нужно доставить новую бочку масла, чтобы я могла пополнять свою канистру по утрам. Расходные материалы оплачивает Уорблер, и мистер Лэндон ведет учет моим тратам. Я никогда не трачу больше суммы, установленной в начале года. Я знаю свои фонари. На выходе меня окликает Джози:

– Темп!

Глаза у него горят, рукава закатаны, на правом предплечье красуется длинный белый шрам. Он получил его на шестой год ученичества у Джорджа, когда формовал заготовку для бочки и рука соскользнула со струга. Увидев его перевязанную руку и заляпанный кровью фартук, я будто окунулась с головой в ледяную реку. А он – нет бы обратиться ко мне – чуть меня не оттолкнул, стыдясь такой промашки.

Любой подмастерье на его месте разуверился бы в себе из-за столь серьезной оплошности, но только не Джози. Он как-то раз сказал мне, что всегда думает об этом, когда спешит. Вспоминает, что нужно перевести дыхание и успокоиться. Набраться терпения. Насколько я знаю, с тех пор он ничего подобного не допускал. И хотя образ того коренастого юнца видится мне так же ясно, как хрусталь, сейчас передо мной стоит мужчина. В фигуре Джози чувствуется твердость, сформировавшаяся за прошедшие годы и отшлифованная путешествием на «Мириам». От этого мое сердце бьется сильнее, в чем я не осмелюсь признаться даже Пру, хотя знаю, что она бы это одобрила. Но я просто повожу рукой в сторону украшенной набережной.

– Надо же, какая красота.

– Одно к одному, ничего не скажешь. – Он вытирает предплечьем лоб, смахивая капли пота. Затем улыбается и прочищает горло, почти застенчиво опуская взгляд, прежде чем снова взглянуть на меня. – Мне не терпится станцевать с тобой.

– Ой. – Я неподдельно кривлюсь. – Я не пойду.

Его плечи досадливо никнут.

– Почему? Мама заболела? Пру?

– Нет, но мне нужно делать обход после того, как зажгу фонари.

– Ну а если перед сменой? Наверняка найдется время заглянуть.

– Вряд ли оно того стоит, если по-быстрому. – Он дергается, но я продолжаю: – По правде говоря, я не могу рисковать.

Между нами втискивается третьим лишним молчание, надолго подавляя нас, прежде чем озабоченность на лице Джози сменяется раздражением.

– Чем рисковать?

– Джози, ты серьезно? – Он скрещивает руки на груди в ответ на мой тон, не скрывая недовольства. Но как он может не понимать? – Мне надо работать. Я не могу допустить еще одной промашки, а Собрание – идеальное испытание для меня. Люди выпивают без меры и теряют бдительность по дороге домой. Я же говорила, с чем имею дело. Ты уже забыл?

По мере того как я привожу доводы, лицо его все больше застывает, так что он становится похож на носовую фигуру. Выразительную аллегорию недовольства и досады, поражающую всякого, кто достаточно самоуверен, чтобы приблизиться. Возможно, большинство бы дрогнуло, но я – океан. Меня не проймешь.

– Эта паника из-за потери работы – полная чушь. – В его голосе не осталось и следа доброты и заботы, он так подавлен, что говорит через силу. – Сделай передышку. Ты совсем себя заморишь ни за что. Тебе ничего не мешает поучаствовать в Собрании. Потанцуй со мной.

Это сводит меня с ума. Сначала Пру, а теперь Джози. Я стискиваю зубы.

– Ты нарочно глух к моим словам? Это не шутка. Это моя жизнь, жизнь моей семьи. Я зарабатываю на жизнь. Тебе не понять, каково это, когда следят за каждым твоим шагом, и ты не знаешь, что с тобой будет завтра.

– Вот и нечего тогда, – говорит он тихо, громко намекая. Никак не может пережить отказ от предложения своей руки и сердца.

– Я думала, ты, как никто другой, поймешь меня или хотя бы попытаешься. – Я вздергиваю подбородок, и мой пульс снова учащается, но совсем по другой причине. – А ты только и знаешь, что усложнять мне жизнь.

В его глазах вспыхивает обида, и мне ужасно хочется взять свои слова обратно. Он моргает, и в его лице снова появляется суровость, которую с недавних пор я замечаю чаще, чем хотелось бы.

– Ты права. Оставлю я тебя в покое.

Джози уходит так быстро, что мне остается только хватать ртом воздух, потому что больше некому выслушивать мои объяснения. Я поворачиваюсь спиной к веселой болтовне на набережной. Мимо пробегает стайка девушек, заводила держит длинную розовую ленту, точно знамя. Я вспоминаю Молли и ее корзинку с лентами, и во мне разрастается пустота. Сожаление и вина – свирепые хищники, а я – легкая добыча. Я недостаточно стараюсь, чтобы выяснить, что случилось с Молли. Я ведь сыграла роль в ее исчезновении, пусть и нечаянно, и, по всей вероятности, была последней, кто слышал ее. Я оказалась для нее плохой фонарщицей, но не желаю быть плохой подругой и соседкой.

Отнеся свежую партию фитилей в сарай, я иду через мост в Зеленый. Мне встречается знакомая Пру по книжному клубу – кажется, Сара? – и приветственно улыбается. Я киваю, но не останавливаюсь. Представляю, как она качает головой мне вслед, и прилагаю немалые усилия, чтобы не оглянуться. Ей нет дела до моих намерений, я для нее просто старая дева. Не знаю, в чем тут дело – в традиционных взглядах местных, в неспособности Джози поставить себя на мое место или в недостатке понимания со стороны Пру, – но решимость не только утереть им нос, но и доказать самой себе, что я знаю свое дело, надувает мои паруса.

В последний раз я видела Молли в Зеленом. Я становлюсь рядом с фонарем, представляя себя рядом с ней, ее тенью, когда она идет домой. Закрыв глаза, я глубоко вдыхаю свежий воздух, и снова открываю их. Передо мной раскинулся жилой район, а туман той ночи стелется по улицам, обтекая редкие деревья. Я делаю шаг, затем другой, обращая особое внимание на то, что меня окружает, и не забывая, что той ночью где-то здесь обретался и Леонард. В ушах у меня звенит голос Пру: «Он спросил, не пойду ли я с ним прогуляться».

В тропинке передо мной нет ничего интересного, но мысль, что по ней, возможно,