Фонарщица - Кристал Джей Белл

Я опускаюсь на ступеньку. Пру хочет взять маму с собой? И Гидеон не против? Я ведь старшая. Это мне, а не Пру положено нести ответственность за маму. Я хмурюсь:

– Я бы никогда не поступила так с Пру. Это неправильно.

– Что в этом неправильного? – Гидеон склоняет голову. – С тобой или Пруденс, ваша мама будет в семье. О ней будут заботиться. Я легко могу позволить себе помощницу, если Пруденс пожелает этого. Она печется о твоем счастье так же сильно, как и ты – о ее.

Я так долго была за старшую в семье. Принимала за нас все решения. Полагаю, Пру права. Я не отдавала ей должного. Она ведь поддерживала меня, как только могла.

– Это ее подарок тебе. – Он кивает для убедительности, но само это слово кажется мне почему-то неуместным. Слишком легким, учитывая всю тяжесть ситуации.

Подарок. Если бы я не знала, как чистосердечна Пру, то посчитала бы это пошлым ухищрением. Подкупом. Возможно, Гидеон…

Словно перехватив мою мысль, он качает головой.

– Это была всецело идея Пруденс, а я поддерживаю ее пожелания.

За спиной Гидеона туман обвивается вокруг деревьев и стелется по двору. Над самой землей, словно пуская корни. Сегодня раньше обычного. Пока минутная стрелка все дальше движется по циферблату, туман превращается в неспешную приливную волну, поглощающую Уорблер. Гидеон следит за моим взглядом, погруженный в свои размышления. Мне становится не по себе.

Легкий туман настигает нас, скрывая ноги, и продолжает свою медленную охоту. Гидеон чуть улыбается краем рта. Не могу представить, что у него на уме. Этот человек – загадка. Тот, от кого меня предостерегали. Тот, кто любит мою сестру.

– Почему?

– Прошу прощения? – Он хмурится.

– Почему Пру? Почему вы вообще начали ей писать?

Он дает ответ без колебаний. Лишь прищуривается, вкрадчиво излагая свою историю:

– Прежде всего меня привлекла ее преданность. Каждое воскресенье я видел ее в церкви с вашей мамой. Как она помогала ей, направляла ее. Ни разу она не посетовала, что не может перемолвиться с кем-то после проповеди. Она не сплетничала, как другие, ставя превыше всего благополучие матери.

Его слова ложатся на меня тяжким грузом. Пру всего шестнадцать. Ей бы быть с ровесницами, мечтать и смеяться. Но она умудрилась приспособиться, создала книжный клуб и проводит его собрания у нас дома, вместо того чтобы общаться с другими девочками. Ее оптимизм и умение повернуть любую ситуацию к лучшему так прекрасны. А ведь я об этом толком не задумывалась, слишком поглощенная собственной горечью, пестуя свою независимость, которую давала мне работа, и позволяла Пру заботиться о маме. Потому что мне, по правде говоря… не охота возиться с ней.

Гидеон продолжает, не замечая моих угрызений, и выглядит гораздо моложе, чем предполагает его возраст.

– Я проходил мимо Пруденс на улице или смотрел, как она делает покупки, и она была добра ко всем, кого встречала. Ее энергия поразительна: как она забегает то в одну, то в другую лавку вместе с мамой и навещает разных соседей. Я считаю, что она жертвует собственным счастьем ради других, и все же в ее глазах это не жертва. Она добродетельна до мозга костей, и это именно такая женщина, с которой я хотел бы провести свою жизнь. И вырастить когда-нибудь своих детей.

Я ерзаю, переминаюсь с ноги на ногу от похвал, которыми он осыпает мою сестру. От каждого комплимента, который она должна была услышать от меня. Стоять на месте, пока сгущается туман, – все равно что ждать, пока вода поднимется выше. Гидеон не сказал ни слова неправды. Все это так же верно, как и то, что светит солнце. Щит, воздвигнутый мной между Гидеоном и Пру, едва заметно подрагивает от его слов, грозящих поколебать мою решимость.

Гидеон откашливается:

– Пожалуйста, обдумай наше предложение. Я знаю, что это сделает Пруденс счастливой. Не только благодаря нашему союзу, но и оттого, что она будет знать, что сумела по-своему помочь семье.

Он собирается уйти, но я задаю вопрос:

– Почему она сама мне этого не скажет?

– Я попросил ее поговорить с тобой от ее имени. Учитывая нашу историю, мне бы очень хотелось, чтобы ты увидела, кем я стал. Не кем я был.

– И кто же вы сейчас?

– Человек, желающий загладить свое прошлое лучшим будущим.

Гидеон наклоняет голову и разворачивается, давая понять, что наш разговор окончен. Туман клубится вокруг его ног, точно амбарные кошки, которые трутся о ноги гостя. Резчик идет размеренным шагом, как будто ничто в мире не заботит его, и исчезает в конце улицы.

В голове у меня проносится шквал мыслей, вихрь вероятностей. Сомнений. Надежд. Неужели я действительно начинаю подумывать об этом? Я поворачиваюсь спиной к фонарю, вдыхая холодный влажный воздух. Взбираюсь на стремянку, отбрасывая прежние опасения. Быстро протерев стекло, я подравниваю фитиль и поджигаю его. Веет теплом, оно ласкает мне лицо. Вдалеке слышатся отзвуки веселья и песен. И где-то там стоит Пру, такая счастливая, какой я ее не видела уже несколько лет. Не то чтобы она была несчастна, но теперь ее улыбка излучает радостное предвкушение. Наконец-то у нее начнется новая пора. Если я позволю.

А еще меня ждет Джози. Без Джози никуда. Если бы Пру вышла замуж за Гидеона и забрала с собой маму, ничто не стало бы мешать нашему с Джози крепкому союзу. Если только в мою смену не случится ничего такого и я докажу совету, что заслуживаю быть фонарщицей. Это может сработать и в других отношениях.

Не нужно будет бояться лишиться дома. Нам с Джози не придется больше скрывать наши чувства в присутствии Пру, потому что у нее будет своя любовь. О маме будут заботиться. Семейные тяготы перестанут меня одолевать. Это станет новым началом нашей с Джози совместной жизни, ведь он творит в бондарной мастерской, а я освещаю ночной Уорблер. Вернув себе уважение и признательность, я смогу продолжить род фонарщиков Бирнов. Все, чего я только хочу.

Я спускаюсь на землю. Туман клубится у моих ног, когда я ступаю по булыжной мостовой. Свет быстро меркнет, и фонари ждут своего часа. Я позволила себе провести немного времени в свое удовольствие на Собрании, но теперь пора приниматься за работу. Никто не пропадет в мое дежурство этим вечером. И мне есть о чем подумать.

* * *

С каждым новым фонарем, оживающим под моими руками, мне становится все яснее, какое решение принять. Меня еще не отпускает легкая настороженность, но, похоже, она