Фонарщица - Кристал Джей Белл

предположить, что он покинул свою вахту и исчез в тумане, чтобы найти себе место на суше, по примеру других китобоев. О том, чтобы проникнуть в мастерскую Гидеона в ближайшее время, нечего и думать. Он теперь, несомненно, все запирает. К Сюзанне мне не подобраться, а без нее мне нечем подтвердить свои слова. Более того, как сказал Гидеон, сейчас там только деревянная фигура. Ничего подозрительного.

На третий день раздается слабый стук во входную дверь. Звук разносится по дому зловещим предзнаменованием, нарушая мою тишину. Кто-то проходит через кухню в переднюю. Я слышу голос Пру. Но не голос визитера. В следующий момент Пру издает ликующий возглас, отчетливо слышимый сквозь стену.

Гидеон наконец-то пришел. Я стискиваю зубы, закрываю глаза и затыкаю уши. После стычки в мастерской я просто не в силах выносить его. После того, что я увидела. Что я узнала. Я так сильно зажимаю уши, что болит пораненная рука, но я готова терпеть боль, лишь бы не слышать восторга в голосе Пру. Одно то, что Гидеон у меня дома, лишает меня покоя, для этого необязательно даже видеть его или разговаривать с ним. Не могу представить, каково это, быть прикованной к столу в его мастерской, вынужденной выносить его присутствие. Деревяшкой, застывшей в одной позе. Слышит ли его Сюзанна? Видит?

Видела ли Молли, как все танцевали на Собрании, из своей деревянной темницы на носу китобойного судна? Или она видела только черноту, грезя о том, что должно было ждать ее, о кружевах и лентах, атрибутах танца, которому суждено было стать для нее последним. Внезапно тихая темнота под моими веками становится мне ненавистна. Я сажусь. Мои глаза наполняются слезами, и я открываю их от жгучего света, льющегося из окна. Я ничем не могу помочь Молли. Ее давно нет в живых. Можно ли еще помочь Сюзанне?

Я опускаю взгляд на свои ладони. На повязке, на месте раны, красное пятнышко.

– Темп? – зовет меня Пру неуверенно. Она проходит по комнате пружинистой походкой и открывает дверь спальни.

Я оглядываюсь через плечо, собираясь с духом. Пру вздыхает:

– Он ушел.

Облегчение будет недолгим, но я должна довольствоваться малым.

– Я только хотела поблагодарить тебя. – В ее голосе слышится непривычная интонация. – Что бы там ни творилось с тобой, я ценю твое участие.

Я прикусываю язык. Гидеон рассказал ей о записке. Теперь я не могу запретить их союз, но и радость разыгрывать не могу. Только не перед ней. Он ясно дал понять, что, если я не сделаю, как он говорит, он заберет наш дом и отыграется на моей семье. Лучше я сейчас просто промолчу.

Проблеск боли в глазах Пру в ответ на мое молчание задевает меня, но я это вынесу.

– Когда мы с мамой уйдем, – ее голос дрожит, – ты сможешь начать жизнь с Джози, как того заслуживаешь.

– Я не хочу, чтобы вы уходили, Пру. – Я качаю головой, жалея, что мой голос звучит так устало. Все это мелочи по сравнению с настоящей проблемой. Ведь дело не в самом замужестве.

– Чего же ты хочешь? – Пру обхватывает себя руками, и я вижу, каких усилий ей стоит сохранять спокойствие. Мы так отдалились друг от друга, и я могу винить в этом только себя. Ее вопрос справедлив. Гораздо проницательней, чем я ожидала.

Но что мне ей сказать? Я хочу, чтобы в мире настал порядок, а Гидеон ушел. Чтобы мы снова смеялись вместе. Я хочу быть с Джози, не беспокоясь о том, чтобы Пру была счастлива и в безопасности. Я хочу рассчитывать на других. И больше того, хотела бы никогда не знать, что Па помогал Гидеону убивать людей.

Потому что именно это он и делал. Пусть сам он не касался этих девушек и не хотел им зла. Но с его попустительства они оказались заперты в деревянных темницах над океаном. Их жизни кончены. Молли, Сюзанна, Мириам и другие, пропавшие, когда Па был фонарщиком, – они все равно что мертвы. Па покрывал Гидеона много лет, ни разу не воспротивившись и никого не выручив. А сколько Гидеон промышлял этим до него, в те времена, когда фонари обслуживали только добровольцы? Теперь Гидеон рассчитывает, что я буду помалкивать, как Па.

Пру приподнимает брови, и в ее голубых глазах появляется мягкая серьезность. Я беру ее за руки и сжимаю их.

– Я хочу, чтобы мы, вся наша семья, были в порядке.

Мы сидим молча какое-то время, и это уже хорошо.

– А чего хочешь ты, Пру? – спрашиваю я наконец.

Ее глаза загораются.

– Я хочу замуж за Гидеона.

Я отвожу от нее взгляд и смотрю на свои руки, держащие ее, на повязку, скрывающую рану, которую мне нанес Гидеон.

– Ты не одна, Темп. Ты могла бы довериться мне, – тихо говорит она. – Я хочу, чтобы ты могла доверять мне.

Как бы я сама этого хотела. Но я так долго лгала, что теперь она ни за что не поверит мне. Я не могу винить ее за это.

Когда она уходит, я ложусь обратно, чувствуя себя такой же беспомощной. Я не могу вот так потерять Пру. Наша семья сможет выжить, только если Гидеон больше не будет представлять угрозы. Как вообще назвать того, кто творит такое? Возможно, это прояснил бы разговор с нашим священником. У него может быть какое-то объяснение относительно Гидеона. С другой стороны, он может упечь меня в сумасшедший дом. Нельзя недооценивать угрозу Гидеона. Он довел Па до самоубийства. Если я начну распространяться о злых силах и черной магии, другие, без сомнения, решат, что я сбрендила и нуждаюсь в помощи.

Надо что-то придумать, пока не пострадало больше девушек. Нужно доказательство. Настолько веское, чтобы его невозможно было опровергнуть. Я признаю, что какой-то своей частью тоже хочу доказательств. Хочу знать наверняка, что в этом замешан Па. Что Гидеон сказал это не просто для того, чтобы задеть меня. Он, очевидно, знает, где мое слабое место.

Беспомощность изматывает. И одиночество. В уме всплывают слова Пру, опровергая мои доводы, призванные защитить меня. Я хочу довериться ей, но разве сможет она понять меня? Она соткана из солнечного света и улыбок, она разгоняет любые мрачные мысли, находя во всем светлую сторону. Она бы никогда мне не поверила. И пусть всем уорблерцам она может внушать оптимизм и бодрость духа одним своим появлением, но она моя сестра. Сестра может быть твоей лучшей защитницей или худшей занозой.

В конце концов я забываюсь сном. Но вместо сладкого забвения, которого я