Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Так, в впоследствии листовке эсеровского «Сибирского Военно-социалистического Союза защиты народовластия ко всем солдатам» говорилось: «…Разгулявшиеся атаманы намеренно устраивали провокационные восстания, дабы разом проучить рабочий класс. Так было в Омске 22 декабря 1918 г., везде главным героем был атаман Иванов-Ринов, убийца всего живого и светлого»[736].

В свою очередь, по данным «учредиловца» Колосова, «Многие, включая министров Серебренникова и Старынкевича, считали это делом рук Иванова-Ринова»[737].

П. П. Иванов-Ринов

Дело в том, что в момент событий он не успел сдать должность командующего Сибирской армией Матковскому перед запланированным отъездом на Дальний Восток. И кроме вышеприведенного распоряжения Бржезовского, явно действовавшим с отмашки своего руководства, прямым основанием для убийств послужил приказ войскам Сибирской армии № 160 22 декабря Иванова-Ринова. В нем говорилось:

«Провокаторы, работающие на врагов нашей Родины, сеют смуту, распускают заведомую ложь, панические слухи… натравливают одну часть населения на другую.

ПРИКАЗЫВАЮ:

Предавать провокаторов военно-полевому суду. Право представления полевому суду по делам о провокации предоставляю уполномоченным командирам корпусов (т. е. не только в Омске – ред.) по охране государственного порядка и общественного спокойствия, на каковых возлагаю и утверждение приговоров…»[738]

В военных условиях подобные органы часто выносили смертные приговоры. А данный приказ не разъясняет, кого и за что считать «провокаторами». Тем самым определение таковых отдавалось на усмотрение представителям командования.

На это обращает внимание и глава управделами колчаковского правительства Гинс: «Иванов-Ринов приказал судить «провокаторов». На каком основании? Кто дал ему такое право?». И по признанию же Гинса приказы Бржезовского и Иванова-Ринова «поощряли расправу»[739]. Правда, он почему-то не упоминает в этом ряду приказание самого Колчака, речь о котором пойдет ниже.

Что же касается Иванова-Ринова, то в чрезвычайной обстановке восстания он мог придавать виновных военному суду, но должен был конкретизировать свой приказ. Иначе могли казнить любого случайного человека, например, поделившегося с кем-то нелицеприятными для белых новостями.

Показательно, что подобные безусловно вредные для Колчака действия Иванова-Ринова не заинтересовали колчаковское следствие. Хотя по данным подпоручика Омской унтер-офицерской школы Н.М. Ядрышникова, И.И. Девятова и И.И. Кириенко убили под предлогом исполнения его приказа о расстреле «провокаторов»[740].

И оба они по данным первичного прокурорского расследования изначально проходили как «члены Учредительного Собрания». Присоединить их к расстреливаемым большевистским подпольщикам приказал начальник штаба омского гарнизона полковник Сабельников.

А по признанию начальника омского гарнизона В. Бржезовского, сделанному и. о. главного военного прокурора Кузнецову, он поочередно докладывал о своих действиях при подавлении восстания как начальникам сначала командиру 2-го Сибирского Степного корпуса Матковскому, а затем Иванову-Ринову»[741].

Исходя из этой иерархии докладов возникает ощущение, что именно последний возглавлял расправу над повстанцами, а заодно и «учредиловцами». Причем, вероятно, Иванов-Ринов «официально» по «цепочке» и спускал соответствующие приказания сверху вниз[742].

Есть и другие указания на его причастность к данным событиям. Например, об этом заявил колчаковскому следствию 25 марта 1919 г. штабс-капитан, старший адъютант коменданта Главного Штаба Б. Г. Четыркин: «…Часа в 2–3 ночи 22 декабря (при подавлении восстания в Омске – ред.) я прибыл в Комендантское управление (организовало и контролировало осуществление расстрелов – ред.), откуда отлучался дважды с поручением к генералу Иванову-Ринову (подчеркнуто ред.)[743]».

Однако колчаковские следователи почему-то не интересовались, какими были поручения, и почему и с чем подчиненный полковника Лебедева ходил к нему.

И, наконец, согласно колчаковскому премьеру Вологодскому, 24 декабря министр финансов И.А. Михайлов, имевший большие связи с высшими военачальниками, на заседании Совета Министров «заявил, что Иванов-Ринов и начальник штаба А.Д. Лебедев поставили себе задачей расстрелять всех участников восстания»[744].

Это было красноречивое признание главы «реакционной партии» гражданских белогвардейцев, сказанное не на публику ради получения политических дивидендов, а на закрытом министерском совещании, демонстрирующее, кто тогда распоряжался в Омске.

Тем самым он подсвечивает общую роль в событиях Иванова-Ринова и Лебедева, которые, похоже, действовали в унисон и по подавлению восстания, и по уничтожению под его шумок неугодных.

В любом случае, на Иванова-Ринова как организатора бойни указывает масса источников – от левых до белогвардейских. Так, проколчаковский историк С. Мельгунов ссылается на «расследование Колосова, ссылавшегося на намеки Старынкевича, что в деле Фомина замешан Иванов-Ринов, соперничавший с Колчаком»[745]. И именно сибирский командарм стоит за преданием 22 декабря военно-полевому суду погибших: «Сведения эти Колосов получил от лиц, бывших дома у Иванова-Ринова»[746].

И Мельгунов приходит к заключению: «Очевидно, упоминаемые Колосовым слухи действительно ходили и, основываясь на недовольстве левым курсом (! – ред.) Верховного Правителя, «Заря» (умеренная проколчаковская газета – ред.) еще 19 декабря призвала общество сплотиться перед Правительством, т. к. «реакция» мобилизуется, говоря о необходимости передать звание Верховного Правителя другому лицу»[747].

Соответственно, по его словам, «Иванов-Ринов или его сателлиты могли быть закулисным дирижерам, провоцирующим тюремную драму»[748].

По данным же колчаковских властей, «власть была осведомлена о подготовке восстания» и его сознательно допустили. Чему способстовало продолжение конфликта Колчака с Семеновым, с которым-де Иванов-Ринов и договорился против него[749].

И, заявляя о виновности сибирского командарма, Колосов считал, что тогда «атаманы» лишь вернули у адмирала долг за организацию переворота 18 ноября и предоставление ему власти. Он предположил, что «Иванов-Ринов, соперничавший с Колчаком, бросил ему в лицо трупы «учредильщиков» как вызов и залог его кровавого сообщничества в дальнейшем… Но, признав власть Колчака, сибирские погромщики в виде компенсации решили его, болтавшего о Национальном Собрании (чуть не Учредительном), помазать на царство кровью «учредилыциков», забросать его их трупами, сделав это его именем в расчете, что он не посмеет отказаться от солидарности с ними, что свяжет его круговой кровавой порукой с реакционными кругами…покрыв погромщиков… сознательно, а не по неведению, он сделался их соучастником и верным слугой… Это была дьявольская программа, счет к уплате по векселю, выданному 18 ноября убийцам …, а чтобы скрыть истинных виновников, пустили легенду о «самосуде».

Так передавали мне смысл событий осведомленные люди, полагавшие, что Колчак почти русский Вашингтон…» И не случайно, что по данным Колосова, «в своем приказе 22 декабря, расклеенном на всех заборах, Иванов-Ринов указывает о признании Колчака, которого он не позволит свергнуть…»[750]

Что было откровенным намеком относительно истинного хозяина Омска.

Мельгунов также обращает внимание, что в «Правительственном Вестнике» (официальный орган колчаковского правительства – ред.) № 30 Иванов-Ринов опровергает слухи о его намерениях посягнуть на власть, заявляя, что