Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

продолжал занимать прежнее место и временное назначение начальником округа стало постоянным. Чем руководствовался Колчак, отрешая от должности «стрелочников» и оставляя его, неизвестно. Видимо, в «Колчакии» действовало традиционное правило – «что позволено Юпитеру, то не позволено быку». Также возможно, что он опасался «ворошить» омскую камарилью, реально владевшую ситуацией.

Вероятно поэтому проблемы «Зари» данным инцидентом не кончились, и Парунину скоро пришлось оставить свой пост. А в июне 1919 г. эту газету закрыли за помещенную в ней статью «Земщина и опричнина» с критикой порядков в «Колчакии», включая террор и давление на местные органы власти.

Вскоре она возродилась под названием «Наша Заря». Однако газета просуществовала недолго. По данным Мельгунова, «Шумным был инцидент в Омске с арестом ответственного редактора З… Дитерихс закрыл «Нашу Зарю за непозволительный выпад против члена Правительства (не указано, какого – ред.). Редактора газеты Н.С. Галицкого арестовали 26 августа»[786] (1919 г.)

Так кончились попытки журналистов критиковать непорядки и внесудебные расправы в «Колчакии». В какой степени на это влиял Матковский – остается только догадываться.

Говоря об этом, приведем деталь, говорящую о сложностях его отношений с Колчаком. По данным адъютанта последнего Князева, весной 1919 г. при попытке восстания в Омске адмирал даже временно арестовал Матковского. Последний должен был находиться в омском Гарнизонном Собрании, но почему-то приехал к дому Верховного Правителя с солдатами. Тем самым Князев передавал опасения Колчака, явно не ожидавшего получения «помощи» от этого генерала, относительно своего возможного «низложения».

Несмотря на ошибки адъютанта Верховного Правителя в изложении событий (речь могла идти о февральских, а не о весенних событиях – большевики временно отказались от проведения локальных городских восстаний, нельзя исключать, что Матковский мог действовать подобным образом[787].

Не случайно, что и сам этот генерал признал, что отношение к нему Колчака было «сухим» и «оставляло желать многого»[788].

Известно, что Колчак опасался монархистов, против которых работала его контрразведка Ставки, арестовывавшая подобных офицеров, как, например, это произошло зимой 1918 – 19 гг. с полковником Степановым в Ново-Николаевске.

Вероятно, что в «антиколчаковских» действиях Матковского могла опять просматриваться заинтересованность его «патрона» Иванова-Ринова, благодаря которому он фактически и попал в число «больших начальников» в Омске. В любом случае, Князев не мог выдумать сказанное им. Ошибиться он мог лишь в деталях произошедшего, например, времени событий, но суть отношений двух военачальников, скорее всего, он передал верно. Не случайно и то, что адъютант Колчака, знавший его тайны, неоднократно упоминает Матковского среди недоброжелателей Верховного Правителя[789].

И написанное им отражает настрой к нему самого адмирала. Который, правда, после декабрьских событий полностью доверял ему, почему и заметно возвысил Матковского, сосредоточив в его руках 26 декабря 1918 г. сразу три важных должности – командующего Сибирской армии, Западно-Сибирского военного округа и начальника гарнизона Омска.

Фактически, тогда он стал полноправным хозяином положения в столице Колчакии. Но последующие действия Матковского могли испортить к нему отношение диктатора.

Было ли проявившееся далее «недоверие» к нему Колчака следствием личной обиды или вероятного участия Матковского в «правом заговоре»? Вопрос остается открытым.

Роль Колчака

Какова же была роль в событиях самого диктатора? Многие историки пытаются его «отмазать» от них. Так, по словам Мельгунова, «Колчак, узнав о расстреле членов Учредительного Собрания, бился в истерике». Возможно, он прав – Колосов писал, что «этот диктатор вообще обладал темпераментом истеричной женщины»[790].

Сначала расстрел Колчаку показался «бессмысленным», но позднее он расценил его «направленным персонально против меня для дискредитации моей власти перед иностранцами»[791].

Однако получалось, что ведущую роль в событиях сыграл именно он. Так, видный «учредиловец» Климушкин напомнил изданный 30 ноября 1918 г. Колчаком приказ о ликвидации КОМУЧ, «не стесняясь в применении оружия», и «самым решительным образом пресекать преступную работу (его членов – ред.), и руководствовались организаторы убийства в Омске[792][793] для уничтожения неугодных им лиц. Ведь такие распоряжения разжигали его подчиненных расправиться с ними.

Но еще более выдающимся в этом отношении был «Приказ Верховного Правителя и ВГК всеми сухопутными и морскими силами России № 81 22 декабря 1918 г. о предании военно-полевому суду «всех, принимавших участие в беспорядках или причастных к ним.

В ночь на 22 декабря изменники России, пользуясь провокацией, освободили из тюрьмы арестованных и пытались вызвать беспорядки в городе, в войсках и на железной дороге.

Частями омского гарнизона банды преступников были уничтожены.

Благодарю начальников, офицеров, солдат и казаков гарнизона, вызывавшихся по тревоге для восстановления порядка, за их высокое понимание долга солдата, любовь к родной измученной стране и за труды. Отличившихся представить к награде (некоторых особенно отличившихся, как мы уже знаем, произвели сразу на две и даже три «ступени» – ред.).

Всех участвовавших в беспорядках и причастных к ним предать военно-полевому суду…[794]».

Иными словами, Колчак этим приказом санкционировал расправу над ВСЕМИ неугодными белогвардейцам и прикрывал убийц от преследования. Ведь критериев «причастности», как и с приказом Иванова – Ринова о «провокаторах» дано не было. В результате туманная формулировка виновности позволяла даже выпущенных на свободу повстанцами лиц, не имеющих к ним отношения, считать таковыми. Никакого противоречия тут нет – они были причастны к событиям как незаконно освобожденные восставшими.

Таким образом, приказы Колчака (о «причастных» к выступлению), Иванова-Ринова (о провокаторах) и Бржезовского (относительно не вернувшихся в тюрьму) послужили юридической базой для дальнейших ликвидаций. Эти распоряжения органично соответствуют один другому в плане расправы с неугодными, прикрывая исполнителей от преследований.

Но в этом деле есть и другие следы Колчака. Так, сам Колчак на допросе ЧСК Политцентра заявил: «Барташеский, требуя из тюрьмы арестованных, ссылался на мое личное распоряжение. Которого не было»[795].

«Колчаковцы» же вроде Мельгунова всячески выгораживали его: «Самосуд был организован какой-то группой, но Колчак… ответственности за него нести не может. По-видимому, его организаторы действовали его именем, чтобы прикрыться и подвигнуть людей типа 20-летнего поручика, не отделявшего эсеров от большевиков, на расправу…[796]»

Современные историк П.Н. Зырянов также склонен винить «жуликоватого юношу Барташевского», но «в расстрельных делах участвовавшего, видимо, впервые»[797].

Однако представляется сомнительным, чтобы на столь ответственное дело отправили командовать новичка, да и документы опровергают желание «повесить» всё на исполнительных юнцов. Речь об этом пойдет ниже.

Кроме того, версия о прикрывшимся Колчаком «жулике»-юнце сильно «хромает», поскольку аналогичным образом тогда действовал и начальник унтер-офицерской школы Рубцов, которого за его действия произвели из капитанов в подполковники.

Рассмотрим аргументы «колчаковцев». По словам Гутмана-Гана, «Мятеж застал Адмирала в болезни с температурой выше 40. Он почти не вставал с