Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

адъютанта. И предупредил, что единственной мерой избежать катастрофу было бы отдать экстренное распоряжение, чтобы все дела Уфимской группы приостановить во всех стадиях производства, а состоявшиеся приговоры по ним представить на непосредственную конфирмацию (утверждение – ред.) Верховного Правителя.

Через некоторое время адъютант сообщил мне, что необходимые распоряжения сделаны, однако в отношении Фомина и некоторых других они запоздали, т. к. катастрофа постигла их в ночь на 23-е число. Остальные заключенные данной категории распоряжением Верховного Правителя были спасены и через несколько дней освобождены»[811].

Иными словами, Жардецкий свидетельствует, что и другим «учредиловцам» грозила смерть. И получается, что они выжили благодаря его вмешательству.

В любом случае, на основании распоряжения Колчака Бржезовский приказал начальнику тюрьмы 24 декабря «всех находящихся в ней бывших членов Комитета Уфы в числе 12 и могущих прийти еще и быть приведенными, выделить в отдельную группу, и не выдавать их без моего письменного ордера…[812]»

Это подтверждает и и.о. начальника тюрьмы Хлыбов[813].

А на допросе ЧСК Политцентра адмирал заявил: «Вологодский меня спросил: «Вы знаете, что часть членов Учредительного Собрания расстреляна?.. (видимо, именно он первым доложил ему об этом – ред.)» и Верховный Правитель приказал: «без моего ведома суду «учредиловцев» не предавать…» Но, когда ему предъявили их список, находящихся в тюрьме, его «поразило, что он был мал, около половины»[814] от захваченных у Уфе.

Таким образом, получается, что Фомина и Ко расстреляли вопреки указаниям Колчака[815].

В любом случае, допустив подобное, Колчак автоматически принял на себя ответственность за случившееся.

Роли Жардецкого и Куликова

Спустя год Жардецкого захватили повстанцы Политцентра в Иркутске. Он мог рассказать им о произошедшем больше, чем колчаковскому следствию, но новых документов его допроса не найдено. Возможно, они находятся в архивах спецслужб, которые вели его дело в Омске в 1920 г.

При сопоставлении сообщенных Жардецким сведений с данными допросов других лиц создается впечатление, что он реально спасал «учредиловцев», понимая, что им грозила расправа со стороны военных. И одновременно он спасал своего «патрона», понимая, что расправы с народными избранниками обернутся против них и имиджа Колчака.

Выходит, что именно он и кооператор В. Куликов помешали продолжению убийств. Причем оба они заявили, что Бржезовский, в чьих руках во многом и находились «учредиловцы», сознательно не желал помогать им спасать их.

Особую роль сыграл В.В. Куликов, который, узнав от Фоминой суть дела, «поехал к Жардецкому, пытался говорить по телефону с Бржезовским, но безуспешно. Тогда Жардецкий советовал мне подать председателю военно-полевого суда прошение относительно Фомина и Лиссау. Это прошение с подписью Жардецкого я отвез в военно-полевой суд. Через полчаса делопроизводитель суда сообщил мне, что… пока[816] дела об этих лицах туда еще не поступали…

Тогда я отправился к Бржезовскому. На его квартире мне дверь не открыли. Чей-то голос, видимо, интеллигентного человека, спросил, кто его желает видеть. Я назвал себя и сказал, по какому делу. Мне ответили, что генерал еще не приходил домой из Управления начальника гарнизона… Там я застал лишь младшего офицера…

Жардецкий же сообщил, что, когда я был у квартиры Бржезовского, генерал находился там, поскольку он говорил с ним по телефону… (что подтверждает нежелание генерала спасать «учредиловцев» – ред.)[817]».

По словам же Фоминой, гражданские деятели колчаковского режима признали тогда свою беспомощность: «Мы были с Куликовым у Гинса. Он сказал: «Совет Министров встревожен и озабочен этим ужасным событием. Но мы, гражданские власти, растерялись, выпустили всё из рук, и распоряжаются военные. Боюсь, поздно что-нибудь делать…[818]»

Военные, опираясь на грубую силу, игнорировали гражданских белогвардейцев, считая их немногим выше своих рядовых подчиненных.

Впрочем, Колосов не верит Жардецкому как спасителю «учредиловцев». По его словам, «Омский военно-промышленный комитет, позже выродившийся в банду казнокрадов (что доказывается уголовными процессами 1919 г. – ред.)…, вмешивался в повседневную правительственную работу, показывает история с декабрьскими расправами. Жардецкий был в курсе всех событий через Бржозовского, не говоря об остальных его связях. Омский военпром тогда зорко следил, что предпринимает власть для возмездия своим врагам, и как только ему казалось, что ее карающая десница подает признаки слабости, он тотчас напоминал о своей диктатуре.

Еще когда «учредиловцы» находились в тюрьме, Колчак принял депутацию военно-промышленного комитета, в которую входили столпы и идеологи торгово-промышленных кругов Двинаренко и Жардецкий. Она обратила внимание Колчака на медлительность и слабость власти в деле суда над «учредиловцами», на возмущение общественного мнения явным потакательством преступникам и необходимость безотлагательного и строгого суда над ними. Что означал тогда суд над признанными властью врагами, было ясно.

Но джентльменам из военно-промышленного комитета, интеллектуальным виновникам событий, неудобно было оставаться простыми зрителями после трагической ночи на 23 декабря. Им нужно было гарантировать участников расправы не только от наказания – безнаказанность подразумевалась сама собой – но и от неприятностей с оглаской их имен – мало ли к чему она может повести»[819].

Тем не менее, Жардецкий, видимо, выступавший за осуществление «кары по закону», своими последующими действиями, видимо, способствовал уменьшению масштабов разразившейся катастрофы.

Мотивы же действий Жардецкого и Куликова различались. Первый опасался политических последствий бессудных убийств, то второй стремился помочь своим коллегам и хорошим знакомым, возможно, испытывая к ним симпатию и как правым эсерам.

При этом в своих показаниях, словно защищая адмирала перед ЧСК Висковатова, Жардецкий допустил важные и показательные для данного дела оговорки. Так, он признал наличие изначально грозившей «учредиловцам» опасности[820], чем фактически опроверг версию о «самосуде»: «Я знал о приказе предать военно-полевому суду задержанных арестантов. У меня явилась мысль о возможности тяжких последствий в отношении таких лиц, как Павлов, содержавшихся в тюрьме благодаря медлительности производства по их делам, задержанных случайно и чуждых противогосударственной деятельности эсеров во главе с Черновым[821].

(Однако у следователей не возникли резонные вопросы относительно причин появления подобных мыслей о расправе вообще и именно в отношении этого депутата в частности – ред.).

Роль «певцов за сценой»

Произошедшему способствовала и ситуация в управлении «Колчакии» ниже Верховного Правителя, которое он слабо контролировал и на военном, и на гражданском уровнях, где властвовали его доверенные лица.

А товарищ (заместитель) министра снабжения колчаковского правительства И.А. Молодых свидетельствовал: «власть сосредоточилась в руках нескольких членов Административного Совета конспиративно от Совета Министров. И осуществляла свои намерения с группой беженцев, служивших до правительства Керенского и в последнем, из деятелей прежних земских и городских союзов, «родственников» с популярными при старом строе фамилиями, потерявших своё