Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

подозрение усиливается в связи с получением организаторами и исполнителями убийств повышений от Верховного Правителя, особенно Черченко, попавшего в его личный конвой. То есть Колчак оценил их декабрьские действия как заслуживающий награды подвиг.

В пользу этого же вывода служат показания убийц и вообще участников событий относительно того, что именно он укрывал их от правосудия. Врать следствию им не имело смысла – это легко опровергли бы «свыше». И за подобное могли наказать.

В любом случае, все вышеперечисленное свидетельствует о вовлеченности в события лиц на самом «верху». Это особенно заметно, когда вскоре из Омска по разным углам Колчакии рассредоточили подозреваемых, что сильно затруднило ведение следствия.

Произошедшие же ликвидации выглядели стремлением зачистить «под шумок восстания» Омск от реальных претенденттов на власть, которых было нельзя победить легально.

Вспомним в этой связи откровения Фоминой прокурора омского военно-окружного суда о невозможности судить Фомина за «мыслепреступление».

Однако для предъявления Фомину обвинений на суде закрытом, военно-полевом, было достаточно его участия в черновской «семерке», объявившей Колчаку войну. Однако Фомина и Ко оказалось проще ликвидировать под видом «самосуда».

Почему Колчак не покарал «прикрывшихся» его именем

Итоги следствия, обвинившего лишь исполнителей, защитники Колчака объясняют его неспособностью преследовать виновных. Так, Мельгунов и Гутман-Ган обсуждают возможность в связи с этим предания «суду Красильникова и его сообщников, что было невозможно. Пришлось бы объявить казакам войну. Это угрожало большой опасностью едва укрепившейся власти…[1075]» в условиях конфликта с дальневосточными атаманами.

Но, во-первых, на Красильникова чужие грехи вешать не стоит. Ведь в отличие от омских убийц, прятавшихся за спинами друг друга, он, совершая гнусные дела, действовал открыто. Например, устраивая прилюдное повешение главы Канска И. Д. Степанова[1076].

Во-вторых, в декабре он находился в Енисейской губернии, и, как мы знаем, его батальон в Омске, засветившийся в расправах, подчинялся по данным следствия Матковскому.

В-третьих, даже с учетом конфликта Колчака с Иванов-Риновым за последним шла меньшая часть сибирских казаков. Большая же, как показали события лета 1918 г., не желала участвовать в гражданской войне на любой стороне. И эта тенденция проявилась еще сильнее в 1919 г., когда Иванов-Ринов пытался мобилизовать казаков на фронт.

К тому же, опираясь на поддержку британцев и других интервентов, от которых зависело снабжение Белой Сибири всем необходимым, Колчак мог приструнить атаманов.

В-четвертых, отсутствие реальных мер Колчака против Иванова-Ринова и Ко может объясняться тем, что действия последних не противоречили его убеждениям.

Между тем, в стремлении отвести обвинения от Колчака некоторые даже отрицают вину в убийствах его подручных. Так, Мельгунов утверждает, что это дело рук самих эсеров, поскольку-де они и создали красильниковщину, и отряд ярого монархиста Красильникова был эсеровским, появившись в 1918 г. после антисоветского переворота[1077]!

Оправдывая же непринятие мер против красильниковцев, которые, как мы знаем на примере убийства Моисеенко, превратились в уголовную банду, Мельгунов ссылается на генерала Иноземцева, называвшего-де их «лучшей бригадой»[1078]. И потому трогать это подразделение, от которого зависела устойчивость чуть ли не всего фронта, было нельзя.

Однако благодаря имеющимся документам можно усомниться в столь высокой оценке. Так, на 24 февраля 1919 г. за два месяца «лучшая бригада» «Красильникова потеряла три четверти своего состава»[1079] в боях с плоховооруженными партизанами и до середины лета 1919 г. не могла добиться заметных успехов. А выше читатель мог ознакомиться и с другими фактами «боеспособности» красильниковцев. И, расформируй их Колчак, в боевом отношении он бы не проиграл. Однако красильниковцы являлись карательной силой, помогавшей держать на своих штыках его власть.

Тем не менее, Мельгунов считает, что в случае конфликта с казаками «он мог только уйти от власти. Но кому передать ее? Иванову-Ринову, опиравшемуся на сибирскую атаманщину? Несуществующей демократии? Не значило ли это… отдать Сибирь большевикам?.. Мы – рабы положения, – сказал он»[1080].

Но неужели этот «раб» Колчак, оторванный от сибирской «почвы», не понимал своей изначальной слабости, соглашаясь на переворот? Возможно, он рассчитывал на помощь своих иностранцев. Но почему тогда он не использовал их для наведения порядка в Омске, подобно тому, как он применил британцев и чехов против повстанцев-декабристов? Неужели Колчака устраивало быть атаманской ширмой?

В итоге Колчак, судя по всему, забыл об этом деле. Так, на допросе ЧСК Политцентра Одновременно допустил оговорку, свидетельствующую, что он не интересуется его ходом: «О роли Рубцова в расстреле членов Учредительного собрания мне неизвестно»[1081].

Однако этот капитан их не убивал. И, исходя из такого ответа Колчака, ясно, что и члены ЧСК Политцентра были несведущи в этом деле, задавая ему такой вопрос.

Дополнительно в пользу того, что Колчак не интересовался делом, служит его признание: «О том, что Барташевский был арестован, сидел в Омской тюрьме и был освобожден под надзор своего начальства как человек благонадежный – я слышу от Вас впервые[1082].

О работах Чрезвычайной комиссии Висковатов мне, от времени до времени, когда находил нужным, докладывал; я же считал, что, поручив ему следствие, сделал все нужное и никаких мер более не принимал. Судя по его докладам, комиссия установила виновность Барташевского и Рубцова, как участников в исполнении расстрела, но не выяснила организаторов и вдохновителей. Это произошло в силу отсутствия надлежащего следственного аппарата и тяжелой обстановки ее работы. Никто не хотел открывать истинной картины происшедшего, и наблюдалось общее противодействие ее выяснению всех прикосновенных к делу лиц»[1083].

Таким образом, сам Колчак красноречиво охарактеризовал свою же систему управления, неспособную навести порядок среди ее служителей, творивших произвол и беззаконие.

Но, прочитай он добытые ЧСК материалы, то, вероятно, удивился бы, почему следствие не отправило под суд хотя бы Бобова, Бржезовского и Сабельникова.

Последствия расправ

Убийства имели большой резонанс. Так, «злые языки» по поводу преследований членов Учредительного собрания говорили: «Ленин начал, Колчак кончил». Ведь в результате белые тем самым уравняли себя с матросами, бессудно убившими «учредиловца» Ф.Ф. Кокошкина 7 января 1918 г.

Трагедия негативно отразилась и на имидже белогвардейской власти. Так, старший адъютант коменданта Ставки штабс-капитан Б.Г. Четыркин указал ЧСК Висковатова: «…23 декабря… приезжий казак доложил о трупах за Иртышом, у которых собирается публика и агитирует против Правительства. Приняты меры к их погребению…[1084]»

«Учредиловец» же Колосов писал: убийства «…положили грань между правительством Колчака и прогрессивными общественными элементами… Даже представители умеренной демократии (включая либералов – ред.), считавшие Колчака чуть-что не «русским Вашингтоном», чувствовали себя смущенными»[1085].

И расплачиваться за расправы пришлось очень скоро. Сразу после них начались восстания в