Кукла на цепочке - Алистер Маклин

и теперь средняя часть судна вместе с палубами бака купалась в ослепительно-белом свете. Одна из дуговых ламп находилась на огромной мачте, как раз над тем местом, где я прятался. Я чувствовал себя мухой, пригвожденной к белому потолку. Я распластался на спасательном плоту еще больше, будто старался просочиться сквозь него.

Люди поднялись по трапу и теперь стояли у радиорубки. Я услышал неожиданные восклицания и проклятия: они точно нашли пострадавшего. Но я не слышал его голоса, поэтому полагал, что он еще не в состоянии говорить.

Резкий повелительный голос с немецким акцентом стал командовать:

– Прекратите кудахтать, словно курицы! Молчать! Жак, автомат у тебя?

– Да, капитан.

Жак обладал тихим приятным голосом, который, как мне казалось, мог подбодрить при определенных обстоятельствах, но сейчас его голос совершенно меня не трогал.

– Иди на корму. Встань у входа в кают-компанию спиной. Возьми на себя среднюю часть судна. Мы пойдем в зону бака и будем идти на корму в ряд, чтобы выдавить его к тебе. Если он не сдастся, прострели ему ноги. Он нужен мне живым.

Бог мой, это будет похуже «Миротворца»! Тот хотя бы выпускает одну пулю зараз. У меня не было ни малейшего понятия, каким автоматом располагал Жак, возможно, он стреляет очередью из дюжины пуль, а то и более. Я снова почувствовал напряжение мышцы в правом бедре. Боже, это уже становится рефлексом!

– А если он прыгнет за борт, сэр?

– Жак, мне объяснить, что делать?

– Нет, сэр.

Я был таким же смекалистым, как Жак. Пояснения мне тоже не требовались. Я снова почувствовал горечь и сухость в горле и во рту. У меня оставалось не более одной минуты, иначе будет слишком поздно. Я тихо соскользнул с крыши радиорубки со стороны правого борта, подальше от того места, где капитан Имри кратко инструктировал своих людей, беззвучно пригнулся к палубе и стал пробираться к рулевой рубке.

Фонарик не требовался, так как отсвет от больших дуговых ламп давал нужное мне освещение. Присев на корточки, чтобы находиться ниже уровня иллюминатора, я осмотрелся и сразу увидел то, что искал, – металлический ящик с сигнальными ракетами. Двумя быстрыми взмахами ножа я разрезал веревки, которые крепили ящик к палубе. Один конец веревки длиной около десяти футов я оставил прикрепленным к ручке ящика. Достав пластиковый пакет из кармана, я скинул пальто и резиновые штаны яхтсмена, которые были поверх моего костюма для подводного плавания, засунул их в пакет и прикрепил его к поясу. Пальто и штаны – предметы первой необходимости. Человек в резиновом водолазном костюме, с которого капает вода, расхаживающий по палубам «Нантсвилла», вызвал бы подозрения, в то время как в темноте в верхней одежде я бы сошел за члена экипажа. Так уже дважды срабатывало. Что еще важно: когда я покидал гавань Торбея в надувной шлюпке, было светлое время суток и вид человека в костюме для подводного плавания, отправляющегося в море ближе к вечеру, также вызвал бы подозрения, поскольку любопытство жителей небольших портов Западного высокогорья и островов, как я выяснил, не сильно уступало любопытству собратьев с материка. Это я еще мягко выразился.

Все еще пригнувшись, я вышел из рулевой рубки к правой стороне мостика. Я добрался до его края и выпрямился. Мне приходилось рисковать. Сейчас или никогда. Я уже слышал, как экипаж продвигается вперед, чтобы начать поиски. Я перенес ящик с сигнальными ракетами через борт, опустил на всю длину веревки и стал медленно раскачивать его из стороны в сторону, словно лотовой, готовящийся бросить лот.

Я едва ощущал вес ящика, хотя тот составлял по меньшей мере сорок фунтов. С каждым раскачиванием ход ящика увеличивался и теперь достигал угла примерно сорок пять градусов, вероятно, это был максимум. Время и удача были на исходе, я бросался в глаза, как воздушный гимнаст под дюжиной прожекторов, и был настолько же не защищен. При последнем раскачивании ящика я приложил усилие, чтобы добиться максимального отклонения и инерции, затем отпустил его в крайнем положении, и тот упал за брезентовый обвес мостика. Во время его падения я вспомнил, что не сделал отверстия в чертовом ящике, а потому не имел ни малейшего представления, всплывет он или утонет, но четко понимал, что со мной произойдет, если он останется на поверхности. Одно я знал точно: сейчас об этом слишком поздно беспокоиться.

Я услышал крик с главной палубы, где-то в двадцати-тридцати футах от задней части мостика. Точно, меня заметили, подумал я, но ошибся. Спустя секунду я услышал громкий убедительный всплеск и голос Жака:

– Он прыгнул за борт. У мостика в кормовой части, правый борт. Быстро фонарь!

Возможно, Жак расхаживал на корме, увидел, как что-то темное упало вниз, услышал всплеск и пришел к неизбежному выводу. Да этот парень – опасный тип, который быстро соображает. За три секунды он изложил остальным все, что им необходимо знать: что случилось, где и что нужно сделать, чтобы изрешетить меня пулями.

Люди, которые двигались вперед, пробежали в сторону кормы прямо под тем местом, где я сидел на корточках на крыле мостика.

– Жак, видишь его? – очень быстро и очень спокойно спросил капитан Имри.

– Пока нет, сэр.

– Он скоро выплывет. – (Как бы мне хотелось, чтобы он не был столь чертовски уверенным в себе.) – После такого прыжка ему тяжело будет дышать. Крамер, бери двоих парней и садитесь в катер. Возьмите фонари и обыщите все вокруг. Генри, ящик с гранатами. Карло, быстро на мостик. Прожектор по правому борту.

Я не подумал о том, что они могут задействовать лодку. Расклад для меня ухудшался, а гранаты только усугубляли мое незавидное положение. По спине пробежал холодок. Я знаю, что случится с человеком даже после маленького подводного взрыва: такой взрыв в двадцать раз хуже аналогичного на суше. А мне нужно оказаться в воде через считаные минуты. По крайней мере, с прожектором я могу разобраться. Он находится всего в двух футах над моей головой. В левой руке я держал кабель питания, в правой – нож и только собрался перерезать кабель, как мой мозг перестал думать о чертовых гранатах и снова стал соображать. Перерезать кабель – все равно что свеситься с обвеса и крикнуть: «Эй, я здесь, хватайте меня!» – неопровержимое доказательство, что я все еще на борту. С таким же результатом я мог бы избить Карло, который поднимался по трапу. Дважды одурачить их у меня не получится. Не этих людей. Ковыляя максимально быстро, я прошел через рулевую рубку к левому крылу мостика, спустился по трапу и побежал к форпику. На палубе бака никого не оказалось.

Я услышал крик и неприятный лязг автоматического оружия – наверняка Жак с автоматом. Может, ему показалось, что он что-то увидел, может, ящик всплыл на поверхность, может, он действительно увидел ящик или, может, принял меня за ящик в темной воде? Скорее всего, последнее. Он точно не станет тратить патроны на ящик. Какой бы ни была причина, я благословил ее от всего сердца. Если они посчитают, что я барахтаюсь внизу, словно изрешеченный сыр грюйер, то не станут искать меня здесь.

Якорь с левого борта был брошен. Я перевалился через борт на канате, встал на клюз и схватился за цепь. Международной ассоциации по легкой атлетике стоило зафиксировать мой результат той ночью, так как я установил новый мировой рекорд по спуску по якорной цепи.

Благодаря костюму для подводного плавания холодная вода не представляла для меня проблем. Волны и сильный прилив были мне только на руку. Я поплыл по левому борту «Нантсвилла», практически все время находясь под водой. Я никого не видел, меня тоже никто не видел, потому как вся активность происходила по правому борту судна.

Акваланг, утяжелители и ласты были там, где я их оставил, привязанные к верхней части рудерпоста, находившейся на поверхности, так как «Нантсвилл» не сильно погрузился в воду. Надевать акваланг в неспокойных водах с сильным приливом – задача, скажем, не из легких, но мысль о Крамере и его гранатах существенно помогала с ней справиться. Кроме того, нужно было торопиться – путь предстоял неблизкий, и дел