Кукла на цепочке - Алистер Маклин

Я слышал шум мотора, он то усиливался, то затихал. Катер нарезал круги по правому борту судна, но вскоре оказался в сотне футов от меня. Ребята больше не стреляли, очевидно, капитан Имри решил воспользоваться гранатами. Я отрегулировал утяжелители на поясе, нырнул в темную безопасность вод, проверил направление по светящемуся наручному компасу и поплыл. Спустя пять минут я выбрался на поверхность, а спустя еще пять минут ощутил ногами берег скалистого островка, где спрятал надувную шлюпку. Я вскарабкался на камни и оглянулся назад.

«Нантсвилл» был залит светом. Прожектор освещал море, катер продолжал нарезать круги. Я слышал равномерный лязг поднимаемого якоря. Затащив шлюпку в воду, я влез в нее, открепил два небольших весла и начал грести на юго-запад. Я все еще находился в зоне досягаемости прожектора, но вероятность обнаружить одетого в черное человека относительно силуэта черной шлюпки в темной воде была крайне мала.

Спустя милю я убрал весла и запустил подвесной мотор. Если быть точнее, то попытался это сделать. Подвесные моторы всегда идеально работают, за исключением тех случаев, когда мне холодно, я весь мокрый и жутко уставший. Они никогда не работают тогда, когда мне это действительно нужно. Поэтому мне пришлось снова взяться за весла и бесконечно долго грести. Казалось, я греб целый месяц. Я вернулся на «Файркрест» без десяти три ночи.

Глава 2

Вторник, от 3:00 до рассвета

– Калверт? – Я едва расслышал шепот Ханслетта в темноте.

– Да, это я.

Он стоял надо мной на палубе «Файркреста», иллюзорный, словно призрак на фоне ночного неба. Свинцовые тучи накатились с юго-запада, с неба исчезли последние звезды. Тяжелые холодные капли дождя застучали по поверхности моря.

– Помоги мне поднять шлюпку на борт.

– Как все прошло?

– Потом расскажу. Сперва за дело.

Я вскарабкался по забортному трапу с фалинем в руках. Мне пришлось приподнять правую ногу над планширом. Она снова немела и ныла, едва выдерживала мой вес.

– Поторопись! У нас будут гости с минуты на минуту.

– Вот, значит, как все обстоит, – задумчиво произнес Ханслетт. – Дядя Артур безусловно обрадуется этому.

Я промолчал. Наш работодатель контр-адмирал сэр Артур Арнфорд-Джейсон, рыцарь-командор ордена Бани и обладатель других всевозможных званий, совсем этому не обрадуется. Мы втащили мокрую шлюпку на борт, отсоединили подвесной мотор и отнесли все это на палубу бака.

– Принеси два водонепроницаемых мешка, – попросил я. – Затем подними якорную цепь. Только тихо. Не используй защелку тормоза, возьми брезент.

– Мы снимаемся?

– Снялись бы, будь у нас голова на плечах. А так как ее нет, то мы остаемся. Просто поднимем и опустим якорь.

К тому моменту, как Ханслетт вернулся с мешками, я успел выпустить воздух из шлюпки и сунуть ее в брезентовый чехол. Я снял акваланг и костюм для подводного плавания и запихнул их вместе с утяжелителями, водонепроницаемыми часами с большим циферблатом и наручным компасом-глубиномером в один из мешков. В другой мешок уложил подвесной мотор, еле сдерживаясь, чтобы не выкинуть это чертово барахло за борт. Подвесной мотор на борту – штука полезная, но у нас уже был один, прикрепленный к деревянной шлюпке, свисающей со шлюпбалок на корме.

Ханслетт включил электрический брашпиль, и якорная цепь стала устойчиво подниматься. Сам по себе электрический брашпиль – достаточно бесшумное устройство, но при снятии с якоря шум создается четырьмя источниками: цепью, проходящей сквозь клюз, защелкой тормоза во время последовательных остановок, звеньями, проходящими через сам барабан, и цепью, падающей в цепной ящик. С первым источником мы ничего не могли поделать. Отказавшись от защелки тормоза и используя тяжелый брезент, мы добились того, что шум от барабана и цепного ящика был едва слышим. Известно, что звук распространяется на большие расстояния над поверхностью воды, но ближайшие суда стояли на якоре практически в двухстах ярдах от нас. Признаться, мы не сильно жаждали общества других яхт в гавани. Нам было крайне некомфортно находиться от Торбея на расстоянии тех же двухсот ярдов, но мы были вынуждены бросить якорь близко к берегу из-за резкого углубления морского дна. Текущая глубина двадцать морских саженей была максимально безопасной для нашей якорной цепи длиной шестьдесят саженей.

Я услышал щелчок, когда Ханслетт наступил на блок переключателей.

– Якорь поднят, Калверт.

– Поставь на тормоз. Если барабан раскрутится, то отрубит мне руки к чертям.

Я потащил мешки в носовую часть, высунулся из-под поручня и с помощью бросательного конца закрепил их на якорной цепи. После этого опустил мешки за борт, позволив им свободно свеситься на цепи.

– Вес беру на себя, – сказал я. – Снимай цепь с барабана. Опустим ее вручную.

Сорок саженей – это двести сорок футов цепи, а потому подобная работа сказалась не лучшим образом на моей спине и руках, да и все тело находилось в плачевном состоянии. Я был близок к истощению после ночной вылазки: шея болела безумно, нога болела терпимо, а меня самого сильно трясло. Мне известно множество способов, как добиться приятного румянца на лице, однако ношение одного только белья в холодную, сырую, ветреную осеннюю ночь на Западных островах не входит в их число. Наконец, закончив работу, мы смогли спуститься вниз. Если кому-нибудь захочется узнать, что закреплено к основанию нашей якорной цепи, ему потребуется стальной водолазный костюм.

Ханслетт закрыл за нами дверь в кают-компанию, в темноте задернул тяжелые бархатные шторы и включил настольную лампу. Она горела неярко, и по опыту мы знали, что бархат не пропускает свет, трубя всем направо и налево, что мы почему-то бодрствуем посреди ночи. Никто не должен был об этом знать.

У Ханслетта смуглое узкое мрачное лицо, сильная челюсть, черные кустистые брови и черные густые волосы – типаж, который выразителен сам по себе. Сейчас мой коллега – само спокойствие.

– Тебе нужна новая рубашка, – сказал он. – У твоей воротник узкий и оставляет следы на шее.

Я перестал вытираться полотенцем и посмотрел в зеркало. Даже при таком тусклом свете шея выглядела чудовищно. Она сильно опухла и поменяла цвет, на ней красовались четыре жутких синяка в местах, где пальцы того парня впились в мою плоть. Синяки синего, зеленого и фиолетового цвета; кажется, они со мной надолго.

– Да там один подкрался ко мне сзади. Зря он, конечно, путается в криминальных кругах, такой легко заберет все медали в соревнованиях по тяжелой атлетике на Олимпийских играх. Так что мне, считай, повезло. Этот парень к тому же любитель тяжелых ботинок.

Я повернулся и посмотрел на правую икру. Синяк был больше моего кулака, и если в нем отсутствовал какой-то цвет радуги, то я бы не сразу его назвал. В центре зияла глубокая рана, из которой медленно сочилась кровь. Ханслетт взглянул на нее с интересом:

– Если бы не плотный костюм для подводного плавания, ты бы умер от кровопотери. Давай я тебя залатаю.

– Не надо мне никаких перевязок. Мне нужен виски. Не трать время попусту. Да, черт, прости, ты прав! Подлатай меня. Мы же не хотим, чтобы наши гости шлепали в крови по самую щиколотку.

– Уверен, что у нас будут гости?

– Я даже полагал, что встречу их здесь, когда вернусь на «Файркрест». Да, гости точно будут. Эти ребята с «Нантсвилла» явно не дураки. Они, вероятно, уже сообразили, что я мог добраться до них только на шлюпке. И конечно, они поймут, что это не кто-то из местных прогуливался по их судну. Во-первых, местные парни не станут шнырять по стоящим на якоре яхтам в поисках приключений. Во-вторых, здешние даже близко не подойдут к Беул-нан-Уаму, что значит «врата могилы», не то что ночью, даже днем. В самом «Лоцмане» написано, что у этого места плохая репутация. И в-третьих, ни один здешний житель не взберется на борт, как это сделал я, не будет вести себя, как я, и не уйдет так, как я. Местного они бы легко прикончили.

– Неудивительно. И какой вывод?

– Следовательно, мы приезжие. Вряд ли мы остановились в отеле или в дешевой гостинице, так как это ограничит свободу перемещения. Значит, почти наверняка