Кукла на цепочке - Алистер Маклин

– Четыре пива, – подытожил ван Эффен. – Васко, не будешь ли ты так любезен…

Васко встал и вышел из кабинки.

Аньелли спросил:

– Вы давно знаете Васко?

Ван Эффен задумался.

– Уместный вопрос. Два месяца. А почему вы спрашиваете?

Ему хотелось знать, задавали ли они тот же вопрос Васко.

– Так, праздное любопытство.

Ван Эффен подумал, что Аньелли не тот человек, который будет задавать вопросы из праздного любопытства.

– Стефан Данилов – это ваше настоящее имя?

– Конечно нет. Под этим именем меня знают в Амстердаме.

– Но вы действительно поляк? – деловито спросил по-польски старший мужчина, голос которого вполне соответствовал его внешности среднего юриста или бухгалтера.

– За мои грехи. – Ван Эффен поднял брови. – Это вам, наверное, Васко сказал?

– Да. Где вы родились?

– В Радоме.

– Я знаю этот город, хотя и не очень хорошо. Довольно провинциальный городишко, по-моему.

– Я слышал что-то в этом роде.

– Слышали? Но вы же там жили!

– Четыре года. А в четыре года любой провинциальный город кажется центром вселенной. Мой отец, печатник, уехал оттуда в поисках работы.

– Куда?

– В Варшаву.

– Ага!

– Сами вы ага! – раздраженно сказал ван Эффен. – Вы так говорите, словно вы знаете Варшаву и пытаетесь проверить, знаю ли ее я. Почему, я не могу понять. Вы часом не юрист, господин… не знаю, как вас зовут?

– Падеревский. Я юрист.

– Падеревский. Имя, надо полагать, вымышленное. За это время могли бы придумать что-нибудь и получше. Я прав, не так ли? Юрист! Не хотел бы я, чтобы вы меня защищали. Следователь из вас никудышный.

Аньелли улыбнулся, а Падеревский – нет. Он поджал губы, потом резко спросил:

– Вы, конечно, знаете дворец с оловянной крышей?

– Конечно.

– Где он находится?

– Господи! Да что у нас здесь, инквизиция? А, спасибо! – Ван Эффен взял кружку с подноса, который принес в их кабину официант, пришедший следом за Васко, и поднял ее. – Ваше здоровье, господа! Дворец, которым вы так интересуетесь, господин, э-э, Падеревский, находится рядом с Вислой, на Гданьской набережной возле Шлёнско-Домбровского моста. – Он отпил немного пива. – Если он не переехал, конечно. Я не был там несколько лет.

Падеревского его замечание нисколько не позабавило.

– Дворец культуры и науки?

– На Площади парадов. Он слишком велик.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, он слишком велик для того, чтобы его могли перевезти в другое место. Две тысячи триста комнат – это слишком много. Это просто монстр. Его еще называют свадебным тортом. Но, конечно, у Сталина был дурной вкус в архитектуре.

– У Сталина? – спросил Аньелли.

– Это его личный дар моим и без того многострадальным соотечественникам.

«Значит, Аньелли тоже говорит по-польски», – подумал ван Эффен.

– Где находится этнографический музей?

– В Варшаве такого музея нет. Он находится в Млочинах, в десяти километрах к северу от столицы. – Голос ван Эффена стал таким же резким, как голос Падеревского. – А где находится Ника? Вы не знаете? А что такое Ника? Тоже не знаете? Любой житель Варшавы знает, что так называют монумент «Героям Варшавы». Чем знаменита улица Заменхофа?

Падеревский чувствовал себя все более и более неуютно. Он ничего не ответил.

– Монумент памяти в гетто? Я говорил вам, Падеревский, что юрист из вас никудышный. Любой компетентный юрист, выступающий в качестве защитника или обвинителя, составляет резюме. Вы этого не сделали. Вы не настоящий юрист. Я совершенно уверен, что вы никогда не были в Варшаве, а просто провели час за изучением газеты или путеводителя. – Ван Эффен положил руки на стол с таким видом, словно собирался встать. – Мне кажется, господа, что мы можем больше не задерживать друг друга. Одно дело – отдельные вопросы, и совсем другое – унизительный допрос, проводимый некомпетентным человеком. Я не вижу основания для взаимного доверия, и, если совсем честно, мне не нужны ни ваши деньги, ни работа. – Он поднялся. – Всего хорошего, господа!

Аньелли протянул руку. Он не коснулся ван Эффена, просто жестом удержал его.

– Пожалуйста, сядьте, господин Данилов. Возможно, Хельмут и в самом деле переусердствовал. Но разве вам доводилось видеть юриста, который не был бы чрезмерно подозрителен? Хельмут и я, мы оба заподозрили не того человека. Как вы догадались, Хельмут действительно был в Варшаве только один раз, в качестве туриста. Лично я не сомневаюсь, что вы нашли бы дорогу в Варшаве с завязанными глазами.

У Падеревского был такой вид, словно ему хотелось провалиться сквозь землю.

– Это ошибка. Просим нас извинить.

– Хорошо. – Ван Эффен сел и выпил еще пива. – С этим уладили.

Аньелли улыбнулся. «Он почти наверняка двуличный негодяй, – подумал ван Эффен, – но не лишенный обаяния и достаточно убедительный».

– Теперь, когда вы доказали ваше моральное превосходство, я могу признаться, что мы нуждаемся в вас больше, чем вы в нас.

«Только бы не переиграть», – сказал себе ван Эффен, улыбаясь ему в ответ.

– Должно быть, вы в отчаянном положении. – Он заглянул в кружку. – Васко, ты не мог бы высунуть голову из кабинки и подать сигнал SОS?

– Конечно, Стефан, – ответил Васко, на лице которого было написано нескрываемое облегчение.

Он сделал то, о чем его просили, и сел на место.

– Больше никаких допросов, – заверил Аньелли. – Я перейду прямо к делу. Ваш друг Васко рассказал нам, что вы кое-что понимаете во взрывах.

– Васко не отдает мне должного. Я очень много знаю о взрывах. – Ван Эффен укоризненно посмотрел на Васко. – Никогда бы не подумал, что ты станешь обсуждать друга – это я, Васко, на случай, если ты забыл, – с незнакомыми людьми.

– Я и не обсуждал. То есть обсуждал, конечно, но я всего лишь сказал, что знаю подходящего человека.

– Ничего страшного. Как я уже сказал, я понимаю толк во взрывах. Умею обезвреживать бомбы. Умею также гасить взрывами пожары на буровых. Но вы бы не стали мной интересоваться, если бы у вас были проблемы с буровыми. Вы бы просто позвонили в Техас, где я учился своему ремеслу.

– Никаких пожаров на буровых, – снова улыбнулся Аньелли. – Но обезвреживание бомб – это другое дело. Где вы учились столь опасному ремеслу?

– В армии, – коротко ответил ван Эффен, не уточняя, в какой именно.

– Вы действительно обезвреживали бомбы?

В голосе Аньелли прозвучало искреннее уважение.

– И немало.

– Должно быть, вы хороший специалист.

– Почему вы так решили?

– Потому что вы здесь.

– Я действительно хороший специалист, и к тому же везучий. Потому что даже для хорошего специалиста любая бомба может стать последней. Немногие саперы благополучно выходят на пенсию. Однако я уверен, что необезвреженных бомб у вас не больше, чем горящих буровых. Значит, речь идет о взрывах. Экспертов по взрывам в Голландии не так уж мало. Стоит только свистнуть. То, что вы решили обратиться ко мне с такими предосторожностями, означает одно: вы занимаетесь незаконной деятельностью.

– Это так. А вы ею никогда не занимались? Никогда ни в чем таком не участвовали?

– Все зависит от того, кто определяет, что законно, а что нет. Определения некоторых людей отличаются от моих, и они желают подискутировать со мной по этому вопросу. Подобные поборники справедливости порой очень утомительны. Вы же знаете, как говорят британцы: закон – это кость в горле. – Ван Эффен задумался. – По-моему, неплохо сказано.

– Вы довольно свободно это трактуете. Позвольте задать деликатный вопрос: эти нелюбимые вами дискуссии как-то связаны с тем, что вы поселились в Амстердаме?

– Позволяю. Связаны. Что вы хотите, чтобы я для вас взорвал?

Аньелли поднял брови:

– Ну и ну! Вы довольно прямолинейны. И почти столь же дипломатичны.

– Это ваш ответ? Эксперт по взрывам годится только для одного – чтобы взрывать. Вы желаете, чтобы я что-нибудь взорвал? Да или нет?

– Да.

– Тут есть два момента. Я могу взрывать банки, суда, мосты и тому подобное и при этом гарантирую, что вы будете довольны моей работой. Но я не стану участвовать в том, что приведет к увечьям или тем более смерти людей.

– Ну, этого мы не стали бы от вас требовать. Это я вам гарантирую. Второе?

– Без лести скажу вам, господин Аньелли, что вы умный человек. Очень умный, как мне кажется. Такие люди обычно