Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

— Мужа. Моего мужа. Он был моим мужем, это правильно… у него не было права поступать со мной так. Какие страшные слова он говорил мне! Если бы вы только слышали! «Старая сумасшедшая баба!» — вот какие. Разве имел он право говорить такие слова?!

— Нет. Не имел. И никто не имеет права говорить такие слова. Никто и никогда.

— Никто и никогда…

— А Роберт?

— Роберт?

— Да, вы ведь знаете Роберта?

— Конечно. Я знаю Роберта. Какие странные вопросы вы задаете… Как я могу не знать Роберта, ведь это наш сын!

— А сейчас он здесь?

— Кто, Роберт? Я… я не знаю…

— Вы позволите мне позвать его?

— Да… Позовите… Почему бы и нет? Если Роберт здесь…

— Вы бы хотели этого?

— Да… Да! Я хотела бы… Я хочу видеть сына! Бобка! Ты слышишь меня, Бобка, мальчик!

— Роберт! Я знаю, «по вы здесь. Не молчите. Вы нам нужны. Роберт?

— Да?

— Вы согласны говорить со мной?

— Да.

— Вы были в доме, когда произошло убийство?

— Да.

— И вы все видели?

— Да. Я видел. Я все видел… Там был топор.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Все это время глаза у нее были открыты.

Но теперь, когда Вера возвращается к действительности, мне кажется, что она медленно-медленно, будто нехотя, распахивает свои огромные глазищи и удивленно оглядывает окружающий мир.

Наконец замечает меня.

— Я теряла сознание?

— Можно сказать и так.

— Это был транс?

— По крайней мере нечто похожее на транс.

— Для вас это тоже было неожиданностью?

— Полной.

— Я что-то говорила?

— И да, и нет. Да — в том смысле, что вы произносили некие слова. В то же время я глубоко убеждена, что это были отнюдь не ваши слова. И в этом смысле — нет.

— Вы хотите сказать, что моими устами вешал кто-то другой?

— Другой?.. Да, пожалуй.

— Такое возможно? Впрочем, погодите! Я, кажется, знаю ответ. Сработал тот самый механизм «вспоминания», о котором мы только что говорили. Я старательно воссоздала картину первой — и последней, увы! — встречи с Робертом. И… впала в панику, — потому что мне показалось — он снова оказался рядом со мной. Тогда я позвала вас. Мы сидели, рассуждали на темы вроде бы отвлеченные, но ситуация тем временем снова становилась очень похожей на ту… Давешнюю. А потом…

— Потом по телевизору начался очередной выпуск новостей. Заставка, как вы справедливо отметили, у всех информационных выпусков одна и та же. Зазвучала та же музыка, что и тогда… Замелькали те же кадры… Настроение к тому моменту у вас было соответствующее.

— И… что же, мое подсознание попалось на эту уловку и выложило все, что сумело «прочитать» в душе Роберта?! Ведь я говорила от его имени, не правда ли?

— И даже его голосом. По крайней мере в той степени похожести, которую смогли обеспечить.

— Боже праведный! Представляю, что это было за зрелище! Впрочем — не важно. Вы услышали то, что хотели?

— В принципе — да! Но думаю, вам необходимо услышать эту историю полностью. В конце концов, она ведь хранится в вашем подсознании!

— И только там? Вы абсолютно убеждены, что все произошедшее сейчас — только откровения моего подсознания?

— Иными словами, не витает ли здесь призрак Роберта?

— Да.

— Абсолютно! — Я произношу это слово громко и уверенно, можно даже сказать, что я выкрикиваю его, словно опасаясь, что Вера может не расслышать.

Продолжить я не успеваю.

Потому что в мерцающем полумраке террасы громко хлопает дверь.

Мы вскрикиваем в один голос.

И кажется, проходит вечность, прежде чем бредовая ситуация наконец разрешается.

* * *

— Спокойно, барышни! Я — Гаврилов. Скажите на милость, почему это у вас входная дверь нараспашку?

Похоже, что Павел сегодня просто обречен приносить плохие и очень плохие новости.

Он и сейчас явился не с пустыми руками.

Новости две.

Обе — очень плохие.

Несколько часов назад в больнице скончалась Татьяна Снежинская. Врачи не сумели вернуть ее к жизни.

Погиб и третий пациент Макса Симона.

Бывший олигарх Вадим Панкратов, а вернее — то, что от него осталось, был обнаружен на подъездных путях Ярославского вокзала. Тело нашли днем. Но оборванный, изуродованный к тому же труп поначалу просто не связали с громким загадочным делом. Логичнее было предположить, что очередной жертвой локомотива стал вокзальный бомж.

Впрочем, полной ясности не было и сейчас.

Ибо никто не знал наверняка, каким образом Панкратов оказался на рельсах. И с чем, собственно говоря, столкнулось следствие на этот раз: несчастным случаем, убийством или самоубийством?

Таковы были прискорбные Пашины новости.

Мы коротко проинформировали его о наших исследованиях.

И я наконец смогла продолжить.

— Итак, в юности он бежал из родительского дома, потому что обстановка там становилась все более невыносимой.

Отца Роберт ненавидел.

Бабушку и мать — мучительно жалел и… презирал.

Решение бежать было, конечно, малодушным, но в принципе — верным.

Однако запоздалым. Неизлечимый недуг уже поразил душу и властвовал почти безраздельно. К несчастью, поглощенные своими страстями родственники этого не заметили.

Забегая вперед, скажу, что Роберт, на бессознательном, правда, уровне, ощущал весь трагизм этого опоздания. Потому панически боялся он слова «поздно». Симон умело использовал этот страх. В его речах, обращенных к несчастному, обычное на первый взгляд слово приобретало силу магического заклятия, устрашения и побуждения к действию.

Впрочем, побег Роберта оказался неудачным во всех отношениях. Он бежал в Сибирь, на одну из ударных строек, тем самым заведомо создавая для себя экстремальную, стрессовую ситуацию. Неустроенный быт и простота тамошних нравов оказались непосильным испытанием для больной психики рафинированного мальчика. Она расстроилась окончательно. Совершив несколько безумных поступков, Роберт был водворен в психиатрическую лечебницу. Мера по тем временам вполне сопоставимая со смертным приговором: умалишенных в империи не лечили по определению.

Их тихо убивали.

Но произошло непредвиденное: исполнение приговора Роберт отсрочил. Разумеется, сам того не подозревая.

Он бежал.

Не думаю, что это было слишком сложно осуществить. Буйным Роберт не был, а природный ум, интеллект и «академическое» происхождение, надо полагать, существенно смягчали сердца надзирающих эскулапов. К тому же, как я понимаю, мальчик был воспитан на хороших приключенческих романах. В них содержатся иногда очень дельные рекомендации по части всевозможных побегов и прочих героических авантюр. Но как бы там ни было, ему удалось не только бежать, но и беспрепятственно добраться до Москвы.

Стены родного дома, однако, таили в себе еще большую опасность, чем весь внешний мир, безразличный и враждебный одновременно. В них свила гнездо страшная беда. А вернее — целый клубок несчастий,