Искатель, 2004 №12 - Керен Певзнер

Вместо ответа Гришка сломил полутораметровую ветку, достав из кармана самодельный выкидной нож, заточил ее с одного конца и с силой воткнул в дерновину; почва — слой слежавшегося сфагнума — мгновение сопротивлялась, словно упругая плотная материя, и вдруг — чпок! — палка легко, без усилий ушла по самую верхушку. «Зыбь», — усмехнулся Гришка. Вышло у него зловеще-невнятное: «Выпь».

Пройдя еще с десяток шагов, ребята вышли на берег Яшкина болота. Хотя как такового берега видно не было, поскольку мощные стебли двухметрового рогоза, начинаясь посуху, стройными рядами заходили глубоко в воду, так что определить границу береговой линии не представлялось возможным. Лишь небольшой утоптанный пятачок подсохшего торфа, на котором они сейчас стояли, был очищен от растительности, вероятно стараниями редких рыбаков.

Подростки остановились, молча осматриваясь. День был не по-сентябрьски жарким, и открывшийся им пейзаж, освещаемый яркими лучами полуденного солнца, вполне мог сойти за летний: пышная трясинная растительность, плотной, непроницаемой для ветра стеной окружавшая топкий водоем, еще не приобрела краски осени, а на заднем плане вечно зеленели вековые ели и сосны; в безветренном, насыщенном влажными испарениями мареве над поверхностью стоялой воды зависли крупные стрекозы; лишь одинокое перистое облачко нарушало пронзительную синеву неба. В этом обособленном, замкнутом на самого себя мирке время будто затормозило своеобычный бег и повсеместные сезонные изменения значительно запаздывали.

На лежащем посреди голого пятачка замшелом полене, оправдывая название болота, грелась дюжина серых ящерок. Завидев чужаков, они прыснули в стороны; небольшая флотилия толстых изумрудно-зеленых квакш лениво отчалила от берега. Вдали, возвышаясь над початками рогоза, торчало несколько трухлявых бревен, походивших на сваи.

Пока ребята занимались распаковкой и приготовлением боеприпаса, Лена подступила к самой кромке воды и присела на корточки, не замечая, как особенно тонкий по краю слой дернины опасно прогибается под ее тяжестью.

Дремотная, почти целиком затянутая ряской гладь лесного озера действовала завораживающе, и девочку невольно охватило настроение сонливого покоя и умиротворения. Ей вдруг представилось, что она сидит у обширного чистого водоема… ленивая волна набегает на глинистый берег, обрамленный корабельными соснами… стволы их золотятся в косых лучах солнца… волна погоняет к берегу множество венков, сплетенных из кувшинок, купальниц, трилистников и всяких других водных цветов, но, не доплывая до суши, эти венки один за одним тонут… тонут… тонут…

Да что это с ней? Какое озеро? Сплошные осока, камыш да стрелолист. Конечно, болото. Может, когда и было озером, а теперь натуральное болото: вон, вода какая непрозрачная, темная — дно, наверное, сплошной ил… или торф… то-олстый слой рыхлого торфа, метр за метром уходящий в бездонную глубь. Что может таиться в той глубине?

Когда-то, очень-очень давно, бабушка любила читать ей одну старую сказку; сказка не была особенно веселой, но Лене отчего-то нравилась. Как же ее название? Что-то про сестрицу Аленушку и братца Иванушку. Вдруг, по причудливой прихоти сознания, она неожиданно ясно вспомнила несколько напевно-печальных строчек:

— Аленушка, сестрица моя,

Выплынь на бережок!

Огни горят горючие,

Котлы кипят кипучие,

Хотят меня зарезати…

— Рада бы я выплыти —

Горюч камень ко дну тянет,

Желты пески сердце высосали.

Это ж надо — она и не думала, что помнит их до сих пор! Там, в книжке, еще картинка была: девочка сидит, пригорюнившись, на берегу то ли затененного озера, то ли болота. «Прямо как я сейчас», — подумала Лена и склонилась к воде пониже, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Да уж, купаться здесь не станешь — попробуешь встать на дно и — засосет, утянет черт-те куда… брр! Только сонные караси да глянцево-оливковые жуки-плавунцы могут без опаски плавать в такой трясине. А пузыри на поверхности (как она сразу не заметила?) — это болотные газы… или всплывает что-то со дна? Должно быть, затонувшая коряга… нет, крупнее. Бревно? Сом?! Ай!!

— Ты чего орешь, дура? — испугался ухвативший сестру за рукав Костя.

— Ты меня чуть в воду не столкнул! — возмутилась Лена и запоздало добавила: — Сам дурак.

— Я чуть не столкнул?! Да я наоборот тебя оттаскиваю: едва тыквой не макнулась, корова! Посмотри, у тебя вода уже в ботинки затекает. Расселась тут как… это ж болото.

Лена глянула вниз: ее и впрямь порядком засосало, еще чуть-чуть — и кроссовки хлебнули бы болотной жижи; хорошо — прорезиненные, не промокли. С чавканьем переступив назад, она увидела на левом ботинке пиявку и с трудом удержалась от повторного взвизга — пиявка была жирная, черная и извивалась. Ей очень не хотелось показаться перед ребятами, особенно перед Гришкой, трусихой, поэтому она, брезгливо сжав губы, попыталась сбросить мерзкую тварь носком другого ботинка. Бесполезно — пиявка присосалась намертво, а потом и вовсе поползла вверх к голени. Тут уж Лена не выдержала, плюхнулась попой прямо на влажную землю и стала лихорадочно стягивать кроссовку. Гришка молча подошел, так же молча взял пиявку двумя пальцами и небрежно швырнул обратно в воду.

— Штаны не промочила? — ехидно поинтересовался Костя и подмигнул Гришке. Тот коротко заржал.

— Сам не обоссысь, придурок, — разозлилась Лена и, усевшись на бревно, мстительно заявила: — Мне здесь надоело. Пошли домой.

— Да катись, кто тебя, блин, держит? — пожал плечами братец.

— Ховоф твендеть, — оборвал начинающуюся ссору Гришка, — вфе готово.

Откуда ни возьмись наползли низкие, набрякшие дождем облака, и, хотя погода оставалась по-прежнему безветренной и теплой, некая осенняя тоскливость разлилась в воздухе. Лена поежилась — не от холода, а от неприятного внутреннего озноба.

Гришка несколько раз глубоко затянулся сигаретой и, вынув ее изо рта, поднес к шнуру. Дождавшись, когда тот вспыхнул, щелчком забросил сигарету в воду, размахнулся не спеша, потом, усмехаясь, опустил руку — он явно наслаждался моментом.

Внезапно умерли все звуки: неугомонные до того квакши смолкли; куковавшая в лесу кукушка будто подавилась; стих стрекот кузнечиков. Едкая, зевотная тишь сгустилась над топью.

— Ща рванет, давай уже! — попросил Костя, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Но Гришка медлил еще целое мгновение и, только когда огонь подобрался к самому капсулю, швырнул наконец шашку далеко в болото. Пролетев по крутой параболе, взрывчатка упала, но не в воду, а в купу ивняка, непонятно как укоренившегося в самой середине топи. Падение и взрыв произошли почти одновременно, так что никто из ребят не успел ни пригнуться, ни зажать уши. Оглушенные, они зачарованно наблюдали, как в воздух летят куски земли, обрывки корней и ветки.

— Ва-ау!!

— Во фля, вефь фифьдеф!

— Идиоты! Я ни фига