Искатель, 2004 №6 - Андрей Левицкий

Она говорила тихо, убежденно. Мерсов не понимал — говорила ли эти слова Варя, которую он хорошо знал, или кто-то, кем она еще была, или, может быть, это пытался выразить свои мысли некто, у кого вообще не было в запасе человеческих слов, как нет слов в запасе у лавы, вытекающей из кратера вулкана, или у солнечного протуберанца, осознавшего себя в жутком одиночестве межпланетного пространства.

Мерсов положил ладонь на тонкую руку Варвары. Он не то чтобы жалел сейчас о том, что позвал девушку в мир, для осознания которого она не была готова. Ему хотелось помочь ей, а он не мог, он ничем сейчас не мог ни помочь ей, ни даже подсказать, как и где найти нужную ей помощь.

А если она не выдержит? Ресовцев был сильным человеком и решил проблему сам, и они с Жанной решили свои проблемы, но им было легче, так получилось, что они оказались вместе в этом мире, как пальцы одной руки. А что в других измерениях у Варвары? Может, ураган на далекой планете, которому и дела нет до Вариного душевного спокойствия…

Она допила чай, поставила чашку на столик, не рассчитав движения. Чашка покатилась и, еще не докатившись до края столика, развалилась на три неравных части, ручка осталась в пальцах Варвары; Мерсов это видел, а девушки, смотревшие из-за своих столов, видеть не могли, и хорошо, меньше разговоров. Осколки чашки, упав на пол, разбились и почему-то почернели, будто побывали в пламени.

Варя аккуратно положила на столик фаянсовую ручку и сказала Мерсову:

— Спасибо. Вы правы. Со мной нужно было именно так — раз, и в воду. Владимир Эрнстович, предисловие мы, конечно, в книгу вставим, без предисловия «Элинор» все равно что сложный шифровый замок без кода, но неужели вы думаете, что это действительно нужно публиковать? Чтобы прочитавшие…

— Стали тем, кто они на самом деле, — продолжил Мерсов. — Да, конечно.

— Книгу могут прочитать плохие люди, — убежденно сказала Варвара. — Они…

— Эдик… Ресовцев, автор «Элинора», то есть я… впрочем, неважно… Я уже думал об этом. И потому книга получилась такой, какая есть.

— Это ваша книга, понимаете, Владимир Эрнстович, — продолжала Варвара, не дослушав Мерсова и, похоже, не расслышав ни одного сказанного им слова. — Это ваша личная книга, и только вы можете понять все, что написали. Не слова, не конструкции слов и предложений, но каждую мысль, которая за ними стоит, и каждый мир, который стоит за мыслью. Для других… для меня тоже, пока я не прочитала предисловие… это просто текст, местами великолепный, местами занудный, но в целом очень приличная литература, раньше вы так хорошо не писали… А сейчас…

— Да-да, — подхватил Мерсов, — что сейчас?

Варвара подобрала с пола осколки, бросила в корзину для мусора, а ручку от чашки почему-то положила в сумочку, пошарила там. Не глядя, достала помаду и принялась красить губы, молча и сосредоточенно.

— Что сейчас? — повторил Мерсов.

— Мне нужно идти, — сказала Варвара, повесила сумочку на плечо и пошла из комнаты, кивнув сидевшим за соседними столами девушкам. — Вы тут сами как-нибудь…

— А договор? — крикнул Мерсов вслед.

— Скоро принесут текст, — сказала Варвара, стоя в дверях, — вы подпишете, а дальше не ваши проблемы.

Кто принесет? — хотел спросить Мерсов. Какой текст? Варя ни с кем не говорила после того, как прочитала предисловие к «Элинору».

— Что это с Варькой? — спросила из-за соседнего стола Белла Константиновна, редактор серии «Двойной удар». — Она от вас сбежала, Владимир Эрнстович?

— Варя сейчас вернется, — пробормотал Мерсов, — велела подождать.

— Наверно, вспомнила, что утюг не выключила, — объявила Белла Константиновна. — На прошлой неделе Варька уже спалила столик на кухне, а все потому, что с Юликом у нее проблемы. Совсем глупая, думает, что для Юлика она, как свет в окошке…

И пошел по комнате общий разговор, к которому Мерсов не прислушивался. Беспокойно мне за Варю, думал он, и вдруг — как порыв ветра из раскрытого окна — в сознание ворвался Ресовцев, воскликнул: «Чего вы ждете, девушка сама не знает что делает!», и мир изменился.

Мерсов был одновременно в нескольких местах, а может, в нескольких десятках или даже сотен, он пока слабо и не уверенно ориентировался в собственном «я», вовсе не ему, если уж на то пошло, принадлежавшем. Нужно было собраться, понять скрытую часть собственной многомерной сущности — ту именно, что могла сейчас помочь, найти Варю, проследить, успокоить, если нужно.

Окинув взглядом Жанны кухню, где она готовила ужин, и увидев взглядом Ресовцева движение мыслей в чьем-то безымянном мозгу, рассуждавшем о пользе технологии CGF в нарбиковской теории посторвелловской реальности, и осознав себя в разваливавшейся кирпичной кладке на тихой, неизвестно где расположенной улице (это еще откуда, надо будет вернуться, осмотреться здесь, очень интересно, но не сейчас), Мерсов обнаружил наконец Варвару, медленно шедшую по узкому переулку, по обе стороны которого стояли двухэтажные дома, обшарпанные и старые.

Мерсов заговорил быстро и громко, воздух, которым он сейчас был, сотрясался, будто во время сильной бури, Варя остановилась, ее закрутил на месте воздушный поток, и она вцепилась обеими руками в спинку стоявшей на тротуаре деревянной скамьи.

— Варя, — говорил он, — Варенька, успокойся, все хорошо…

— Владимир Эрнстович, как жить-то теперь будем? — сказала Варя, обращаясь к ветру, и Мерсов взял ее под локоть. Он стоял теперь рядом с девушкой, его бил озноб, а в трех шагах стояла Жанна, ближе не подходила, Варя не была с ней знакома и могла испугаться.

— А что ты… — Мерсов помедлил, не зная, как сформулировать вопрос, чтобы не получилось невпопад, но Варя его поняла, они встретились взглядами и наконец познакомились, хотя знакомы были давно. Сколько же точно? Лет пять, Варя пришла в издательство после университета, она окончила филологический и ей прочили аспирантуру на кафедре русской литературы XIX века, но в издательстве открылась вакансия, и Варя побежала сразу, ей всегда хотелось этим заниматься: читать неприкаянные и недописанные, кривые-косые рукописи, доводить их до ума, а если попадется рукопись гениальная, то стать первооткрывателем. На вид Варе можно было дать неполных двадцать, но по паспорту ей было двадцать семь, и она даже побывала замужем — на третьем курсе. Продолжалось семейное испытание две недели, и больше ей не хотелось. Хотелось, конечно, — любви, общности, чтобы души были родственные, но ничего этого не случалось в жизни, только случайные любовники вроде Юлика, которого девочки в издательстве почему-то прочили ей в женихи.

…Мерсов понял Варину куцую