Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

он был неизменно приветлив и доброжелателен. Возможно, что таким он был для всех завсегдатаев и даже случайных прохожих встречал с симпатией, но Ирине хотелось думать, что любовь старого парка принадлежит ей безраздельно. Он был ее исповедальней, но, если в том была нужда, мог обернуться лекарем и бережно врачевал глубокие раны и легкие царапины души. Парк был старинным, проверенным другом: Ирина всегда находила приют в лабиринте бесконечных аллей и могла пользоваться его гостеприимством сколь угодно долго. Стоило только подумать о еде, как поблизости немедленно обнаруживалось стеклянное кафе, или маленький уютный ресторанчик, или, на худой конец, крохотная палатка, торгующая горячими сосисками, цыплятами-гриль, пиццей или горячими пирожками. Если же вдруг наваливалась усталость, заботливый хозяин тут же любезно предлагал одинокую скамейку, будто специально припасенную в укромном месте.

Словом, в тяжелые минуты жизни Ирина ехала в Сокольники. И долго, до полного изнеможения бродила по старому парку, жаловалась на жизнь и вопиющую несправедливость судьбы. Случалось, горько плакала.

Исповеди давались ей легко: здесь не было нужды подбирать слова и постоянно контролировать речь, дабы ее не истолковали превратно.

Парк слушал внимательно, сочувственно кивая тяжелыми ветвями старых деревьев. Иногда устремленные в поднебесье сосны осуждающе покачивали кронами. И уж совсем редко откровенно выражал несогласие, призывая на помощь внезапный порыв ветра, который немедленно приводил деревья в состояние крайнего возбуждения, а солнце сердито задергивал плотной занавеской, сотканной из сизых туч.

Но и таким любила Ирина свой парк.

За долгие годы она в совершенстве освоила его язык и теперь понимала старика с полуслова, берегла его и старалась не беспокоить по пустякам.

Было еще одно обстоятельство, делавшее Сокольники особо привлекательным для нее местом. Пугливая, осторожная, а временами — откровенно мнительная, Ирина здесь никого и ничего не боялась. Не раз и не два приходила она в парк поздним вечером, оставалась до глубокой ночи, забредала на самые глухие просеки и отсиживалась в дальних аллеях.

Никто не нарушал уединения.

В конце концов Ирина окончательно уверовала в то, что парк ее бережет, укрывая от чужого, праздного любопытства и людской злобы.

День был пасмурным.

Накрапывал мелкий, навязчивый дохдь. Впрочем, безрадостное и монотонное это занятие изредка ему надоедало и он прекращался, но промокший, насупленный город этого не замечал: воздух был насыщен влагой, и холодная сырость, до краев заполнявшая пространство, мало чем отличалась от пелены моросящего дождя.

Мокрые аллеи встретили ее радушно, насколько это было вообще возможно в обстановке общего уныния и слякотной грусти.

Прогулка, однако, не заладилась.

Очень скоро Ирина озябла, но, как обычно, сразу же обнаружила пристанище, в котором можно было укрыться от промозглой сырости.

Маленькое стеклянное кафе-аквариум на фоне густой темной листвы казалось приветливым фонариком. Фонарик слабо теплился зыбким светом и недвусмысленно приглашал на огонек.

Когда-то — в ту пору Ирина еще училась в школе — в аквариуме размещалась скромная пельменная.

Полногрудые женщины с распаренными потными лицами сноровисто метали на хромированный прилавок щербатые тарелки с комочками бледного теста, сдабривая их по желанию клиента сметаной, маслом или уксусом. Пельмени варили здесь же, за прилавком, в огромных котлах, отчего воздух в помещении был всегда горячим и влажным, как в бане.

Теперь в жизни «стекляшки» наступил новый этап.

Пельменями здесь больше не кормили. Зато в раскаленном песке варили настоящий турецкий кофе, к нему предлагали вполне достойные напитки и крохотные пирожные — птифуры. Можно было заказать бокал неплохого вина и закусить свежими фруктами или ломтиками французских сыров. Можно — попросить бармена приготовить сложный экзотический коктейль.

Никаких щербатых тарелок. Приличный фарфор и тонкое стекло.

Но более всего преобразился интерьер: тяжелые, бордового шелка шторы задрапировали старомодное стекло, в тон им были скатерти и обивка удобных кресел. На столах тускло поблескивала стилизованная под старину латунь: свечи в подсвечниках были тоже бордовыми. Их немедленно зажигали, как только новый посетитель усаживался за стол.

Заведение именовалось кофейней.

Сейчас здесь было тихо и пусто: погода не располагала к прогулкам, значит, не было и посетителей.

Парк в очередной раз не подвел.

Чашка крепкого кофе, глоток коньяка, быть может, и одиночество — это было именно то, что требовалось.

Моложавая барменша немедленно появилась возле стола и чиркнула зажигалкой — новорожденное пламя свечи, пробуя силы, пугливо затрепетало.

Ирина заказала кофе, коньяк, птифуры.

Машинально провожая барменшу взглядом, она вдруг с удивлением обнаружила, что в зале находился еще некто. Впрочем, заметить этого посетителя сразу было довольно сложно и почти невозможно разглядеть как следует.

Быть может, бессознательно — интуиция, однако, придерживалась иного мнения! — он занял самый неприметный и, главное, явно неудобный стол, неудачно втиснутый в темном углу, между глухой стеной и стойкой бара. К столику удалось примостить только два кресла, но этот странный человек — опять же! — выбрал из них самое неудобное.

Выходило так, что он сидел спиной к залу, был почти невидим, но и сам лишен возможности наблюдать за происходящим.

«Странно, — без особого, впрочем, интереса подумала Ирина, — случается, конечно, что люди не хотят привлекать к себе внимание. Но сами, как правило, стремятся достичь наилучшего обзора. Этот же вообще отгородился от мира».

Она попыталась разглядеть его получше.

Но взгляду доступны были только худая сутулая спина и макушка низко опущенной головы. В полумраке невозможно было различить даже цвет волос незнакомца, не говоря уже о том, чтобы понять, что собой представляет темное одеяние, плотно облегающее согбенную спину. Картинку кое-как дополнили смутные, ни на чем не основанные ощущения. Казалось, что человек, а вернее, мужчина — хотя даже в этом не было уверенности! — стар, болен и беден.

«Зачем тогда пришел именно сюда? Кофейня — не из дешевых, — по инерции продолжала размышлять Ирина. — В парке полно заведений попроще…»

Продолжить она не успела.

Неоконченная мысль бесследно растворилась в пряном благоухании свежесваренного кофе. На столе появились маленькая чашка, пузатый коротконогий бокал и вазочка с крохотными пирожными, точными копиями традиционных эклеров, «корзиночек» и «картошек».

Ирина полностью погрузилась в невеселые размышления, которые, впрочем, несколько подсластил действительно вкусный кофе.

Она допивала уже третью чашку и всерьез размышляла над тем, не заказать ли еще порцию коньяка, когда сонную тишину кофейни прорезал визг тормозов.

Он ощутимо царапнул слух и немедленно вызвал в сознании самые неприятные ассоциации: рискованная погоня, дорожное происшествие, авария, кровь, смерть.

Барменша немедленно выпорхнула из-за стойки, слегка отодвинула штору, отчего в просвете бордового шелка, словно на экране телевизора, возникла занятная картинка.

Блеклые краски дождливого дня расступились, давая место алому пятну, возникшему прямо у ступеней кофейни.

Машина