Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

которую она все более погружалась. И вдруг — на удивление всем — такое благоразумие! Конечно, я ни секунды не сомневалась, что факультет журналистики окажется ей — собственно, как и мне — не по зубам. Ведь в отличие от меня у Ольги не было ни малейших оснований даже для слабой надежды: она очень плохо училась в школе, не знала и не любила литературы. А видели бы вы, что это было за убожество — ее редкие письма ко мне: жуткий слог, масса орфографических ошибок, площадная лексика! Но главное: она никогда и не мечтала о серьезной карьере. Однако осе это было второстепенным, главное же нас с бабушкой очень радовало: Ольга сама, по доброй воле, решила порвать с прошлым и начать новую жизнь. В наших глазах этот поступок был сродни подвигу, и в тот проклятый вечер я примчалась на вокзал с самым твердым намерением: простить все прегрешения Ольги, закрыть глаза на ее убожество и серость и помочь — во что бы то ни стало! — помочь сестре стать порядочным человеком.

И вот наша встреча на перроне.

Я не узнала сестры и была обескуражена, потрясена, раздавлена: эта экзотическая красавица, несколько вызывающего, правда, вида, не была ни убогой, ни серой.

Довольно высокая и совсем не такая точеная, как наша Юлия, Ольга была тем не менее гибкой и какой-то удивительно ладной. Смуглая, с зелеными, чуть раскосыми, совершенно кошачьими глазами, густыми темными ресницами, роскошной медно-рыжей шевелюрой, она была настоящей красавицей. Таких, наверное, жгли на площадях инквизиторы. И еще такими, по-моему, были очаровательные гоголевские ведьмы. Ей бы плясать обнаженной возле ритуального костра. Или мчаться с воинственным воплем на горячем коне. В общем, было в Ольге что-то дикое, какая-то первобытная, еще со времен матриархата, женская властная сила.

Да, говорила она с ужасным «южным» прононсом — Бог знает, где и когда прилепился к ней этот говор: и я, и бабушка всегда по-русски говорили чисто и академически правильно. Лексикон у нее был… ну вы сами можете себе представить, что это было такое!

Яркий наряд, который, надо полагать, по провинциальным представлениям Ольги, был верхом моды и совершенства, не выдерживал критики.

Но видели бы вы, как смотрели на нее люди на перроне!

И не только мужчины, должна заметить. С теми все было ясно! Но и женщины пожирали Ольгу взглядами, полными внимания, любопытства, зависти и даже восхищения — да, да, не удивляйтесь! — именно восхищения. Словом, почти никого на перроне Ольга не оставила равнодушным.

И если бы только на перроне!

Комендантом нашего общежития был пожилой отставник, брюзга и придира. Прозванный студентами унтером Пришибеевым. Всем его подопечным, большинство из которых, как вы понимаете, были особы женского пола, было доподлинно известно, что никакие чары на старого вояку не действуют. Он всегда был неумолим, и даже такое безотказное женское оружие, как слезы, не способно было разжалобить твердокаменное сердце. Ольга удостоила его только одной улыбкой и фамильярным «дядечка» — комендант растаял на глазах, растекся патокой и — неслыханное дело! — не только разрешил сестре разместиться со мной в общежитии, но и позволил даже занять отдельную комнату.

— Раз уж так получилось, — радовалась я, разбирая бабушкины гостинцы, — ты все экзамены можешь жить со мной, хотя тебе должны предоставить место в общежитии на Ленинских горах. А если вдруг ты не поступишь с первого раза, такой вариант тоже не надо исключать, и в этом, поверь, нет ничего страшного, — я начинала мягко готовить сестру к неизбежному, — нам, может, удастся уговорить унтера и он разрешит тебе жить здесь постоянно. Здесь ведь намного лучше, чем в рабочем общежитии…

— А ты и вправду чокнутая, Танька! — неожиданно резюмировала Ольга, бесстрастно выслушав мой осторожный монолог. — Какое еще место? В какой общаге? Я что, по-твоему, собираюсь жить в этой вашей конуре? Сегодня переночую, конечно, устала с поезда… А там…

— Что — там?..

— Там? Там посмотрим, чего стоит ваша Москва…

— А экзамены?!

— А куда они денутся, твои экзамены? Не боись, подруга, прорвемся…

Она действительно прорвалась.

Но сначала исчезла.

Уехала утром следующего дня, предварительно нарисовав на лице нечто, сильно напоминающее боевой раскрас индейца племени команчи. Когда, нимало не смущаясь присутствия двух моих соседок по комнате — о себе я уже не говорю! — Ольга стала натягивать на голое (!!!) тело очень тонкие белые брючки, в которые ее крутые бедра, надо сказать, втискивались с трудом, я не выдержала:

— Послушай, Оля, а ты ничего не перепутала?

— В каком это смысле?

— В том смысле, что тебе предстоит сейчас сдать документы в приемную комиссию.

— Ну!

— А выглядишь ты так, словно собралась на панель…

Ответом мне была площадная брань.

Ольга ушла, громко хлопнув дверью, а со мной случилась истерика. Возмущенные и шокированные подруги провозились со мной до самого вечера.

— Не переживай! — успокаивала меня Людочка, маленькая рассудительная блондиночка из глухой сибирской провинции. У нее, единственной из всех моих соседок по комнате, был жених — молодой офицере далеком гарнизоне: Людочка считалась девицей опытной, искушенной в жизненных коллизиях. — Ты же прекрасно знала, что она за птица. Ничего, пообломает крылышки, приползет с повинной. Видели здесь таких! Как же!

Но я все равно переживала.

И боялась звонить бабушке, телеграммы от которой становились день ото дня все беспокойнее.

Наконец, устав от тревожного ожидания, я решила искать Ольгу. Где? И как вообще возможно было осуществить это намерение в огромном городе?

Начать я решила с университета, хотя все та же Людочка относилась к этой идее скептически:

— Да она и близко к нему не подходила! Зачем?! Ей прямая дорога на площадь трех вокзалов.

Она ошиблась.

В приемной комиссии факультета журналистики меня просто пожалели, к тому же фамилия у нас с Ольгой была одна — сомнений в том, что я действительно разыскиваю пропавшую сестру, ни у кого не возникло.

Оказалось, что абитуриентка О. Снежинская не только сдала документы и успешно прошла собеседование, но уже сдала первый экзамен — написала сочинение — и получила положительную оценку. Теперь, надо полагать, готовится ко второму. Однако от положенного места в общежитии абитуриентка отказалась, и потому сказать, где именно Ольга Снежинская зубрит теперь учебники и пишет шпаргалки, в приемной комиссии не могли.

Я была потрясена.

Но впереди меня ждало еще большее потрясение.

Так и не дождавшись возвращения Ольги, но несколько успокоенная тем обстоятельством, что она жива-здорова и даже пытается сдать экзамены, я дотянула до того дня, когда на заветной факультетской двери должны были вывесить списки зачисленных