Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

сообществом (заметьте! — слово «преступным» я сознательно опускаю, поскольку ни одно наше действие не преступает закон: мы просто играем, фантазируем, освобождаясь тем самым от тяжелого бремени) стоит непростая задача: разработать план уничтожения крупного бизнесмена, которого как раз в силу этого обстоятельства охраняют специалисты высокого класса. О системе безопасности господина Моргулиса Юля, надо полагать, расскажет подробно, возможно, мы и найдем в ней прорехи. Итак…

— Я перебью, если позволите. Охраняют — да, это, конечно, дополнительная проблема. Но в том, что он крупный предприниматель, есть и некоторый позитив для нас. Крупный — значит, и дела, и проблемы, и враги крупные. Мне кажется, нужно двигаться именно по этому пути. В какой мере вы осведомлены о делах мужа?

— Достаточно полно.

— Отлично.

— Простите, я не понял. Вы предлагаете инсценировать все таким образом, чтобы тень подозрения пала на его конкурентов?

— Нет, я предлагаю более тонкую игру. Обладая достаточным объемом информации, можно попытаться спровоцировать такой расклад, при котором у его конкурентов или партнеров — это даже более вероятно — просто не будет выбора. Либо они устраняют Моргулиса — либо гибнут сами. И все. О дальнейшем можно не беспокоиться. Всю нашу работу выполнят не меньшие профессионалы, чем те, которые его охраняют, можете мне поверить. А другие профессионалы — финансисты им щедро за это заплатят и употребят все свое влияние, чтобы следствие зашло в тупик. Если же, оставаясь, разумеется, в тени, подключить к работе еще некоторых профессионалов от журналистики, то общественное мнение очень скоро придет к единому мнению: он пал жертвой очередных олигархических разборок. Кстати, Юлия, на вашего мужа никогда не покушались?

— Как же! Целых два раза. Стреляли из гранатомета и взрывали. Оба раза были жертвы, но его Бог миловал.

— Это замечательно! Остается только выяснить: кто и за что? А также определить, что именно должно произойти сейчас, чтобы непреодолимое стремление уничтожить Михаила Моргулиса снова возникло у кого-то еще, кроме Юлии.

— Но послушайте! Это ведь архисложно. Допускаю, что можно, с определенной долей вероятности, прогнозировать ситуацию, когда некто захочет и — что немаловажно! — сможет его уничтожить. Два покушения, как видите, не удались! Но запрограммировать их?! Не представляю себе!

— А я, напротив, очень даже хорошо представляю. Потому что некоторое время назад подобное программирование было существенной составляющей моей деятельности. Речь, разумеется, шла не о таких крайних мерах, но схема все равно одна. Бизнес, друг мой, впрочем, как и политика, если верить Макиавелли, зиждется на принципе «разделяй и властвуй». А чтобы разделить, надо как раз запрограммировать развитие ситуации в нужном русле. Разве вам этот прием не известен?

— Да-а, пожалуй, в этом смысле… Да, любопытно. По крайней мере попробовать можно. Но тут, как вы понимаете, основная ответственность ложится на вас, потому что все эти финансовые и организационные хитросплетения, потом опять же — тонкости взаимоотношений… Вы вращались на этой орбите, вам и карты в руки. Впрочем… Я сейчас подумал, что в части получения свежей и даже конфиденциальной информации смогу быть полезен.

— А запустить «утку», в смысле «утечку информации из официальных источников»?..

— О, это сколько угодно! Нет ничего проще.

— Отлично! Будем считать, что один вариант у нас уже есть. Какие еще имеются предложения?

— А где он обычно обедает? — осторожно поинтересовалась Татьяна.

Обсуждение, как, впрочем, и всегда, растянулось на долгое-долгое время.

Четверо взрослых людей изобретательно и вдохновенно разрабатывали план, а вернее — сразу несколько планов убийства пятого.

Глаза у них горели, лица пылали.

Они говорили возбужденно, громко, часто перебивали друг друга, вступая в горячие споры, искренне, как дети, радовались, если, охрипнув, все же приходили к консенсусу.

Голоса врывались в тишину старого дома, проникали в самые отдаленные закоулки, просачивались сквозь плотно закрытые окна, будоража заросли черного леса.

Увлеченные спором люди не заметили странной метаморфозы, которая произошла в окружающем их мире: мрачное пространство затихло, замерло, затаилось. Казалось, что оно напряженно вслушивается в разговор, боясь пропустить любое, даже брошенное вскользь, слово.

ПОД КРЫШЕЙ СТАРОГО ДОМА

ДУША

Мир менялся.

Старый мир, в нем скиталась Душа который уж год.

Или век?

А может, всего лишь мгновение вспорхнуло с циферблата небесных часов, но полет его перечеркнул бесконечность?

Этого Душа не ведала.

Чувством времени обделил ее Создатель.

И кто он был, к слову сказать, она тоже не знала.

Кто подарил ей нынешнюю ипостась? Выдернул из когтей желтоглазого дьявола? Переместил из кошмара его преисподней под сень черного леса?

Душе неведомо было даже имя спасителя.

Но мир менялся!

Злая Память — старуха, живущая в гулком дупле, — внезапно сменив гнев на милость, начала понемногу возвращать Душе то, что казалось забытым навеки. И однажды, величественное, осиянное золотом, выплыло из мрака чудное слово «Создатель».

Душа призадумалась.

Слово, казалось, было известно прежде. Оттуда, из прежней жизни, тянулся вослед за ним ореол дивного света. Излучая тепло, свет мерцал и клубился сияющим нимбом вокруг чьего-то лица. Но вот самого лица не могла припомнить Душа, черты его старая карга утаила в своем логове.

Однако ж рядом с Душой был Голос.

Долгое время она полагала, что это и есть голос ее создателя, и когда проступил из мрака сияющий лик, Душа посчитала, что он тоже принадлежит творцу. Ее творцу.

Однако знание этого отчего-то не прижилось.

Напротив, сомнения стали все чаще посещать мятежную Душу. И теперь она уже не могла утверждать с уверенностью, что тот, кого почитала своим создателем, и тот, кто подлинным Творцом явился в смутных тревожных, но счастливых воспоминаниях, — суть одно и то же.

Но кем бы ни был обладатель голоса, он был скуп.

Ибо, вернув Душе некоторые из утраченных прежде возможностей, многого недодал. Чувство времени оказалось в числе прочих потерь. Душа витала в чертогах хмурого леса, совершенно не ощущая плавного течения вечности.

Зато перемены чувствовала она очень остро.

И теперь знала точно: мир менялся.

Наступившие дни принесли с собой еще одну разительную перемену.

Душа неожиданно согрелась.

Следовало ли благодарить за это скупое осеннее солнце, или куда более ощутимое тепло вдруг пролилось на озябшую в вечности Душу из собачьих глаз, что солнечным янтарем мерцали ей навстречу на черном атласе свирепых и мудрых физиономий? Вероятно, впрочем, что причиной тому было теплое дыхание окрестностей, вдруг приглянувшихся Душе.

Словом, посреди не очень-то ласковой осени, на берегу остывающей сонной реки Душе неожиданно сделалось так тепло, что она готова была замурлыкать, как кошка, разморившаяся на хозяйских коленях.

Более всего боялась она теперь утратить ощущение этой вселенской