Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

значения мелкому недоразумению. Много лет спустя это сделали его биографы, поведавшие миру «историю треуголки». Вне всякого сомнения, то был знак судьбы, пытавшейся предостеречь своего баловня от роковой ошибки. Спеша атаковать противника, он решил сократить путь и вывел кавалерию на лед огромного озера. Стояли трескучие морозы, и маршал был уверен, что водоем промерз до самого дна. Он не знал, что под толщей воды бьют горячие источники…

Известно также, что одна из пассажирок несчастного «Титаника» в самый канун отплытия поскользнулась на мраморных плитах своей ванной комнаты и упала в глубокую ванну, полную воды. От удара она потеряла сознание и, если бы горничная, которая забыла принести полотенца, не рискнула потревожить хозяйку во время купания, наверняка захлебнулась бы. Женщина в отличие от полководца оказалась более проницательной и расслышала грозное предостережение судьбы, но не сумела настоять на своем.

— Мне ужасно не хочется отправляться в это плавание, — сказала она мужу, поведав о неприятном происшествии в ванной, — кажется, я непременно утону…

— Какие глупости! — оборвал ее супруг. — У тебя давно шалят нервы. И морское путешествие, напротив, пойдет только на пользу.

Словом, я была в высшей степени увлечена своими исследованиями и с упоением погружалась в исторические документы, отыскивая все новые и новые примеры изобретательности и коварства судьбы. С одной стороны, выходило, что она милостива к нам, предупреждая о фатальных событиях, с другой же — поступки ее выглядели совершенным иезуитством, ибо разобрать знаки могли только избранные, наделенные немыслимой интуицией.

Возможно, эти дерзкие замечания не понравились провидению, и оно вознамерилось примерно меня наказать. Допускаю, что все было с точностью до наоборот. И судьба решила предоставить мне редкий шанс: проверить и подтвердить свои рассуждения на практике.

Но как бы там ни было, в самый канун этой странной и страшной истории мне был послан знак.

Я поступила прямо противоположно тому, к чему призывала своих читателей.

Как?

Классически легкомысленно.

Просто не обратила на него внимания.

По крайней мере сначала.

Известий было два.

Они последовали друг за другом практически без интервала, хотя каждое, без сомнения, заслуживало отдельного внимания.

Эти же скрутились в тугой узел, сцепились мертвой хваткой, и мне просто не оставалось ничего другого, как рассматривать их именно в таком виде. Тяжелым, вязким сгустком информации, эмоций и догадок скатились они на меня тем памятным днем. Но именно это обстоятельство заставило насторожиться и в конечном итоге разглядеть-таки знак судьбы.

За что ему отдельное спасибо.

Первый раз телефон зазвонил днем.

День был приметным.

Вместе с ним, явно до срока и совершенно неожиданно, в город пришла зима. Долгие дни накануне кислая, унылая осень властвовала безраздельно. Бесконечно падали с неба потоки холодной серой воды или мелкой водяной пыли, издали, из окна, похожей на густой сизый туман. На исходе дождливых ночей занимались блеклые, безрадостные рассветы, а хмурые дни сменяли тоскливые, промозглые вечера.

Казалось, что это продлится вечно, но капризная осень приберегла к финалу самую неожиданную свою причуду — под покровом сырой тьмы она просто сбежала из города, не дожидаясь, когда облетит последний, посвященный ей, лист календаря.

Была всего лишь середина ноября.

Возможно, впрочем, что в этом бегстве таилось самое главное коварство увядающей примадонны: молодую преемницу она надеялась застать врасплох, неодетой, неприбранной — словом, совсем неготовой к дебюту.

Но — просчиталась.

Дебютантка явилась восхищенному залу во всем блеске юной красы и роскошного убранства. Белоснежные покрывала первого снега сияли миллионами самых настоящих алмазов. И удивляться тут было совершенно нечему: драгоценными каменьями осыпало этот торжественный покров великое светило, парящее в прозрачных небесах. От чахоточной сырости не осталось и следа, воздух был полон морозной свежестью, в нем кружилась, искрясь, мелкая снежная пыль, словно невесомое, прозрачное покрывало, упорхнувшее с плеч красавицы зимы.

Словом, потрясающе светлый и радостный день искрился за окном.

Я все чаще выныривала из лабиринтов нового романа, чтобы полюбоваться торжеством обновленной природы, и была уже вполне готова к тому, чтобы выключить компьютер, завершив на сегодня творческие труды. Нужен был только повод.

Он не заставил себя ждать.

В тишине квартиры грянул телефонный звонок.

Я возликовала, немедленно оторвалась от компьютера и стремглав бросилась к телефону. Радость от того, что появилось законное основание оторваться от работы — а потом и вовсе не возвращаться к ней, это уж точно! — была такой щенячьей, что на бегу меня занесло, совершенно так же, как заносит обычно крохотных песиков. Плечом я врезалась в стеллаж книжных полок, отчего с самой верхней из них немедленно спикировала допотопная толстая папка на тесемочках.

Разумеется, это меня не остановило. Папку я попросту отпихнула ногой и к телефону успела.

— Здравствуй, — тускло приветствовал меня из трубки голос старой институтской подруги. — У меня плохие новости. Погиб Женька Керн.

— Как погиб? — немедленно выпалила я, и поэтому, наверное, вопрос прозвучал двусмысленно.

Как именно погиб Женька Керн? Да какое это имело значение?

Нет, меня интересовало совсем другое.

Как это так — погиб?

Как вообще мог погибнуть Женька Керн?

Вот что на самом деле пыталась крикнуть душа. Ибо смерть и Женька Керн в моем сознании были представления суть несовместимые.

Но подруга все поняла дословно.

— Убили. Какой-то псих из пациентов зарубил топором. Ты же знаешь, он работал в обычном диспансере, там всяких хватает.

— Когда похороны?

— Уже похоронили. Никто из наших не знал, вот только сегодня… и то случайно…

— Но — когда же?

— Кажется, с месяц назад или что-то вроде того… Нужно, наверное, собраться, поехать на кладбище…

Мы поговорили еще какое-то время, договариваясь о встрече и уточняя какие-то ничего не значащие детали. Но в этой беседе принимала участие лишь та часть моего сознания, которой поручено было реагировать на обыденность: она, к примеру, давала команду включить свет, когда за окнами смеркалось, или скоренько выдергивала из памяти дежурную фразу, необходимую в какой-то конкретной ситуации. Основное пространство души в это время могло быть заполнено чем угодно.

В эти минуты его захлестнуло непонимание.

Боль пришла позже.

Пока же я все никак не могла найти ответа на свой дурацкий вопрос: как это — погиб Женька Керн?

Потом в голову пришли другие мысли.

О том, что с Женей Керном мы не виделись уже Бог знает сколько лет.

И кстати, сколько же? Что-то около десяти.

И было это совсем в другой, прошлой моей жизни. Смешно, но эта фраза обычно очень настораживает моих собеседников. Они пугаются, полагая, что речь идет о чем-то запредельном, но изо всех сил пытаются изобразить понимание. Дескать, ну разумеется,