Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

благости и хорошо понимала, что главной угрозой ему был Голос. Потому мелила теперь Бога Душа, чтобы внезапное увлечение Голоса ночными посиделками продлилось как можно дольше.

И до поры Господь внимал ее молитвам.

Этот день выдался особенно ярким.

Солнце, вроде бы позабыв о том, что осенней порой надлежит ему светить скупо и вообще быть сдержанным в проявлении своих пылких чувств, воссияло в прохладной лазури, как в разгар лета.

Пролившееся с небес сияние не кануло бесследно на продрогшей земле. Подхваченное растрепанными кронами деревьев, оно немедленно вплелось в их убор яркими прядями драгоценной парчи: багряной, бледно-золотой и ярко-желтой.

Светило оказалось щедрым, и по крупице блистающих даров перепало всем. Даже крохотные лужицы грязной воды, оставшиеся на земле после холодных затяжных дождей, получили по солнечному зайчику. Унылые озерца немедленно окрасились восхитительной синью, словно кто-то там, наверху, неосторожно отколол кусочек небес и смахнул осколки на землю.

Ослепительная чешуя покрыла серую поверхность реки. Будто всплыл из темных глубин целый сонм мелких рыбешек, чтобы как следует прогреться напоследок перед долгой зимней спячкой.

Душа парила над берегом реки, наслаждаясь внезапным буйством осенних красок и… одиночеством.

Последнее время — и это тоже было следствием загадочных перемен — она неожиданно полюбила одиночество. Полюбила настолько же, насколько ранее страшилась. И даже ненаглядных друзей своих — черных псов — не так часто, как прежде, баловала теперь вниманием, несколько, впрочем, тяготясь сознанием невольного предательства.

Но одиночество было дороже.

Им уливалась Душа.

В минуты одиночества снисходила на нее откуда-то свыше тихая радость.

Сегодня, однако, блаженство оказалось недолгим.

Ажурная вязь золотой листвы была прозрачной, и сквозь ее зыбкую завесу издалека заприметила Душа женщину.

Задумчиво брела незнакомка вдоль пустынного берега, понурив голову и сильно сутулясь, словно не замечая пышного торжества, устроенного напоследок коротким бабьим летом.

Затаившись в ветвях, пронизанных солнцем, Душа внимательно наблюдала за ней и чем больше вглядывалась в хрупкую фигурку, которая в равной степени могла принадлежать и старухе, и девочке-подростку, тем больше проникалась чувством сострадания. Спроси кто, Душа вряд ли смогла бы объяснить, откуда взялось сострадание, но последнее время ее посещали по большей части именно такие необъяснимые, почти забытые чувства. В конце концов она оставила тщетные попытки разобраться в их природе. Просто принимала как нечто данное свыше.

Сейчас Душа так же, не раздумывая, распахнулась навстречу потоку острой, щемящей жалости, в который немедленно вплелась совершенно уж непонятная симпатия к задумчивой страннице. В какой-то момент возникло даже ощущение, что грустная дама у воды вовсе не посторонняя, случайная прохожая, которая — к тому же! — своим внезапным появлением нарушила благостное уединение. Почудилось, будто облик женщины был знаком, близок и даже дорог когда-то, в далеком прошлом, в иной жизни, о которой Душа, как назло, почти ничего не знала наверняка. Но будоражили все чаще теперь смутные тревоги и гуманные воспоминания, и та, что брела тихим берегом, была оттуда, из этих таинственных видений.

Такое вот знание снизошло вдруг.

И, подчиняясь внезапному порыву, позабыв вечные страхи, еще вчера непреодолимые и мучительные, покинула укрытие Душа.

Секунда-другая — и вот она уже скользит вдоль кромки сияющего потока, бесстрашно двигаясь прямо навстречу печальной женщине, которая, похоже, и в самом деле так занята своими грустными мыслями, что не видит ничего вокруг. И появление Души в том числе оставляет ее безучастной.

На мгновение пугается Душа.

«Быть может, и вправду я бестелесна? И никто на свете, кроме грозного Голоса да преданных, чутких псов, не замечает моего присутствия?»

Но в этот момент женщина выходит из оцепенения и, медленно подняв голову, долго смотрит на Душу большими, очень светлыми глазами.

Замирает Душа.

Сдается ей, что в эти минуты решается — ни много ни мало! — ее судьба, ее будущая судьба на много лет вперед, вплоть до последнего предела.

Молчание кутается в вечность.

А потом женщина тихо произносит одно только слово.

Имя.

— Роберт?! — шепчет она бледными, увядшими губами. И громче набата разносится шепот во вселенной: — Господь всемогущий! Неужели это ты, Роберт?!!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЗНАКИ СУДЬБЫ МАРИНА

Это была странная история.

В высшей степени — странная.

Она ворвалась в мою жизнь неожиданно. Впрочем, никак иначе случиться и не могло. Ибо таких событий никто и никогда не ждет. Скажу больше: когда они уже начинают разворачиваться перед вами, заволакивая действительность вязким туманом наваждения, осознание того, что творится что-то неладное, приходит не сразу.

Так случилось и со мной, хотя именно это и есть — в высшей степени странно.

В тот самый момент, когда обычный телефонный звонок возвестил о начале этой фантасмагории, я заканчивала работу над новым романом Название романа было «Знаки судьбы», и он дался мне большой кровью. Проблема заключалась в том, что, продираясь в лабиринте запутанного сюжета, я все время сбивалась с пути. Сюжетная линия развивалась где-то в стороне, независимо от моей авторской воли, а я пускалась в долгие размышления о том, как изобретательна бывает судьба, предостерегая или, напротив, поощряя нас в каких-то начинаниях.

Какие причудливые знаки посылает нам она!

Какие странные персонажи подчас исполняют роль ее посланцев!

На первый взгляд знаки судьбы неприметны, неброским узором они вплетаются в серую ткань обыденности. И только потом, когда происходит нечто, о чем провидение пыталось предупредить смертных, те вспоминают, что накануне…

Слава Богу, история хранит множество самых удивительных и поучительных примеров, и тот, кто обладает счастливым даром — учиться на чужих ошибках, может многое почерпнуть в ее анналах.

К примеру, он непременно обратит внимание на показательную «историю треуголки».

В канун решающей битвы великий полководец, победа которого была в принципе предрешена, обнаружил странную пропажу. Труба уже давно звала его, причем в самом прямом смысле слова, а предводитель огромной армии никак не мог найти свою треуголку, хотя недавно отчетливо видел ее висящей на стене. Поиски в конце концов увенчались успехом, но когда прославленный маршал появился перед войсками, голова его была обнажена. Треуголка обнаружилась в… большом чане с колодезной водой. Чан был накрыт крышкой, и потому головной убор полководца обнаружился не сразу. Это странное на первый взгляд обстоятельство было легко объяснимо. Волнение перед битвой все же давало о себе знать, полководца мучила жажда, он часто подходил к чану, открывал крышку и, зачерпнув ковшом холодную воду, жадно пил. Очевидно, в один из таких моментов шляпа сорвалась с крючка, но занятый своими мыслями воин этого не заметил, а обнаружив пропажу, не придал