Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

— Что такое?

— Нет. Ничего. Мелькнуло какое-то воспоминание, но в руки не далось. Возможно, еще вынырнет попозже, тогда сообщу. Так вот, серьезных публикаций нет. Ни его собственных, ни о нем. Зато много всякой рекламной шумихи в модных журналах, на ТВ. Ну, не прямая реклама, разумеется, это было бы примитивно, он же не «сникерсами» торгует… Всякие ахи, охи, полунамеки, полутени. Но сработано добротно, пиар профессиональный, и денег он, надо полагать, не жалеет.

— Это плохо?

— Нет, в конце концов, он же продает свои услуги, и, значит, реклама — вещь нормальная. Но в наших кругах, знаешь, как-то… больше принято ориентироваться на научные труды… Хотя допускаю, что у него просто другой подход, сугубо прагматичный. Может, и правильно. Но послушай, не пора ли уже что-то мне объяснить?

— Да, конечно. Извини. Но ничего из ряда вон выходящего я тебе не скажу. У меня — клиент. Из этих, высокопоставленных, которых не надо… всуе.

— Взятки брал не по чину?

— Да нет. Хуже. Обвиняется, ни много ни мало, в убийстве некой особы, с которой, по мнению следствия, свел давние счеты. Он, что называется, «ушел в несознанку», то есть виновным себя не признает, но рассказывает какие-то дикие истории. Дескать, неприязнь к этой особе действительно испытывал, и настолько сильную, что вынужден был по этому поводу обратиться к психоаналитику, и тот предложил ему поиграть… в ее убийство. То есть придумать план ее уничтожения в мельчайших деталях, тщательно его обсудить… И — успокоиться. В том смысле, что после этого наступит успокоение и никакие черные мысли в голову больше не полезут. Как тебе такая коллизия?

— Нормально. Это очень распространенный прием — заставить больного проиграть болезненную ситуацию, как если бы все происходило наяву. Некоторые проделывают это под гипнозом. Тот же Фрейд, к примеру. Техника стара. И Макс Симон, оказывается, не так уж оригинален.

— Да, но женщину-то убили по-настоящему!

— В точности так, как проигрывал твой клиент?

— Совсем иначе.

— Ну тем более! Простое совпадение, хотя и страшное, конечно. Поговори с Симоном, об этой технике он расскажет тебе подробно, можешь не сомневаться, потому что никакого ноу-хау тут нет. И в суде, я думаю, выступит с удовольствием, тоже ведь — своего рода реклама…

— Я бы поговорил, но господин Симон — вот ведь еще незадача! — пропал.

— Как это — пропал?

— Отбыл на неопределенный срок в неизвестном направлении. Так по крайней мере отвечают в офисе. Телефоны молчат. Окна в квартире темные который уж день.

— И что ж с того? Мало ли какие проблемы у человека? Он разве знал, что его больной попал в переплет?

— Неизвестно. В принципе мог и знать.

— Хорошо, предположим — знал. И кстати, в этом случае внезапный отъезд очень даже объясним. Свинство, конечно, но вполне логично. Представь: человек обращается к нему по поводу навязчивой идеи. Идея эта теперь известна. Он хотел уничтожить какую-то женщину. Так? Симон начинает с ним работать. Техника, на мой взгляд, здесь большого значения не имеет. Итак, он работал, работал… А неблагодарный клиент взял да и угробил свою даму. Ты ведь не можешь утверждать стопроцентно, что твой подзащитный этого не совершал?

— Этого никогда нельзя утверждать стопроцентно.

— Верно. Значит, вполне возможен такой вариант, что, наплевав на все сценарии и игры в убийство, этот тип пошел и убил по-настоящему и совсем не так, как было задумано. Каков же итог с точки зрения профессиональной деятельности Симона? Полный провал. Теперь — суд. Сам говоришь, преступник — человек известный. Значит, шум, публикации. Антиреклама. Зачем, скажи на милость, ему это надо? Вот и сбежал.

— Да-а. Успокоила, спасибо. Тебе бы, мать, в государственные обвинители.

— Ну, извини. Просил проконсультировать — изволь, как умею.

Мы еще пару минут поговорили о всякой всячине.

Макс Симон, о котором на самом деле последние несколько лет говорили много и очень го-разному, меня, в общем, интересовал мало.

И судьба его пациента, оказавшегося теперь клиентом моего приятеля Паши Гаврилова, особо сильных эмоций тоже не вызвала. Хотя, наверное, несчастного следовало пожалеть.

Меня вообще ничего сейчас особенно не волновало, кроме известия о гибели Жени Керна. И говорить ни с кем не хотелось, даже с милейшим человеком — Пашей. Похоже, это обстоятельство не ускользнуло от его внимания, и разговор был свернут достаточно скоро, правда, на прощание мне пришлось обещать Паше посильную помощь и консультации, если в таковых возникнет необходимость.

Оба мы в эту минуту даже не представляли себе, как скоро такая необходимость возникнет, причем в первую очередь — у меня.

Потом я долго гуляла по заснеженному бульвару.

Звонко хрустел под ногами первый снег, а деревья стояли неподвижные, торжественные, закованные в пушистый иней. Как личный караул Снежной королевы, облаченный в белые мундиры, богато украшенные дорогим алмазным шитьем.

Потом на заснеженных аллеях промелькнули розовые блики закатного солнца, и сразу же вслед за ними распластались синие тени ранних сумерек.

Все здесь дышало свежестью, чистотой, ничем не замутненным, прохладным покоем, но — странное дело! — то, что еще несколько часов назад казалось манной небесной, совсем не радовало.

И дело здесь было не в том, что мною овладели грустные мысли о Женьке Керне и его нелепой гибели.

Как раз наоборот. Что-то мешало мне полностью отдаться этим мыслям, какая-то струна души оказалась задетой и теперь — даже не звенела, нет, а беззвучно вибрировала в глубине, но эти слабые колебания сотрясали внутреннее пространство сознания, не позволяя ему сконцентрироваться на том, чего мне очень хотелось. К памяти Жени Керна эта струна не имела ни малейшего отношения.

Черт побери! Но что же это было такое?!

В принципе это состояние было мне знакомо. Случалось иногда, что, переступив порог храма Господня, особенно в часы богослужений, когда церковь полна народа, я подолгу не могу сосредоточиться на молитве и тех мыслях, которые хотела обратить к Господу. Душа, словно испуганная птаха, мечется в зыбком пространстве, пронизанном золотым мерцанием множества свечей, стройными песнопениями и терпким ароматом кадильницы. Внимание лихорадочно перескакивает с одного предмета на другой, не в силах остановиться на чем-то одном более чем на секунду. Я замечаю одновременно десятки ничего не значащих мелочей: яркий платок на голове одной из прихожанок, огарок свечи, который гасит чья-то заботливая рука, покаянно склоненную голову молодого человека, вжавшегося в стену… Много раз я задавалась вопросом, отчего это происходит со мной, и находила множество ответов, ни один из