Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Потому что в этом царстве воплощенной смерти, кроме нас, очевидно, находятся еще некто.

Или нечто.

Ибо несколько минут назад призрачная калитка отворилась.

Наконец я с трудом отрываю глаза от мертвых тел на полу и медленно обвожу взглядом пространство холла.

Странно, но это простое на первый взгляд действие дается мне гораздо труднее, ледяной спазм ужаса парализует волю, и глаза почти теряют способность исследовать пространство. Я мучительно хочу обнаружить того, кто впустил нас в этот проклятый мир, и… панически боюсь этого.

Проходит вечность.

А быть может, и малая доля секунды не успевает сорваться с циферблата, потому что время здесь безвластно.

Но наступает момент, и глаза мои различают наконец дверной проем, большим тусклый прямоугольником проступающий на темной стене.

В нем же, едва различима светлая на светлом, колышется Тень.

— Кто вы? — хочу обратиться я к Тени, ибо ужас неведения становится нестерпимым. Но вдруг обнаруживаю, что голос мой более мне неподвластен.

Тень же, напротив, обретает постепенно не только контуры человеческого тела, но и голос, тихий и бесцветный, он шелестит едва слышно в полумраке холла.

— Это вы адвокат? — неожиданно интересуется Тень, обращаясь к Павлу. — Вы сказали, что адвокат…

ВЕРА

У нее тонкие черты лица, очень светлые глаза и пепельные волосы, легкие, как пух.

Теперь я вижу: нет ничего удивительного в том, что давеча, в страшном доме, я приняла ее за тень или бестелесный призрак, посланца других миров, чудом проникшего в наш реальный мир, явно поправ при этом законы мироздания.

Она так хрупка и бесцветна, что кажется, может перемешаться в пространстве, не производя при этом ни малейших изменений. Вот невесомо скользит по комнате, и даже слабое колыхание воздуха не сопровождает это движение. А глаза — при том, что я напряженно слежу за ней — с трудом различают в неярком свете дня тонкую бледную фигуру, облаченную к тому же в свитер и юбку таких неприметных пастельных оттенков, что кажется, единственная их задача — слиться с неброским интерьером жилища.

И тем не менее это реальная, из плоти и крови, женщина, и, надо полагать, очень мужественная, потому что Павел, встречавший на своем адвокатском пути людей самых неординарных, все никак не может прийти в себя и, обращаясь к ней, то и дело срывается на крик.

Голос его и сейчас звучит неестественно громко, но Вера не обращает на это внимания.

Она разливает по чашкам горячий ароматный чай и внимательно слушает, слегка склонив при этом голову набок.

— Но как же — черт меня побери! — вы могли там оставаться так долго?! Да еще решились открыть калитку неизвестным людям?!

— Но я уже объясняла вам, Павел Валентинович, мне ничто не угрожало. Покойников я не боюсь. Собаки убежали, и было маловероятно, что они вернутся… Да если бы и вернулись… Знаете, я отчего-то совершенно убеждена, что они не причинили бы мне зла. Такая возможность, к слову, была. Когда я вошла, оба пса все еще были в доме. И выли. Выли действительно очень страшно. Но именно этот вой и придал мне сил. Я услышала его еще на подходе к доиу и поняла, что произошло непоправимое. Значит, идти надо было обязательно. Вот я и пошла.

— Нет, все-таки вы ненормальная женщина.

— Вы тоже так считаете? — Вера пытливо смотрит на меня своими прозрачными глазами. — Знаете, я ведь не просто так любопытствую. Я ваши романы читаю, потому мне интересно.

— Нет, не считаю. Просто жизнь, на которую обрекла человечество цивилизация, а нас с вами — еще и известные политические коллизии минувшего века, сильно травмировала общественное сознание. И нормальное человеческое поведение стало иногда возводиться в ранг героизма, но чаше объявляется глупостью или — того хуже — странной, пугающей аномалией. Думаю, Вера, вы с этим сталкиваетесь часто.

— Да, вы правы. — Она тихо улыбается и согласно кивает, отчего тонкие светлые пряди падают на высокий лоб, и Вера слегка встряхивает головой, отбрасывая их на место. — Славно, что вы умеете так точно формулировать мысли. Я часто думаю о том же, но когда начинаю говорить, путаюсь в словах, и многие меня не понимают. Вот, кстати, Павел Валентинович, это уже по вашей части. Я ведь, как только встретила Роберта и он, несчастный, рассказал мне о тех ужасах, которые творил с ним этот человек, сразу же пошла в милицию. Но там… Понимаете, они не то чтобы отказывались меня слушать, но все время задавали вопросы, которые тоже, наверное, сами по себе были необходимы. И ничего сложного в них не было. Однако я… я сбивалась, отвечала невпопад. А в итоге вышло, что я на самом деле напрасно побеспокоила занятых людей. Вы ведь понимаете, как это происходило, Марина?

— Очень хорошо понимаю. Понимаю также, что не вправе просить вас об этом сейчас, но мне очень важно знать, о чем говорил Роберт. Важно для того, чтобы понять технику, к которой прибегал его мучитель, и, возможно, предотвратить другие трагедии. Допускаю, что они не за горами…

— Да, да, я тоже все время думаю об этом, там же были другие люди. Роберт рассказывал… Конечно, я постараюсь повторить все в точности, как запомнила тогда.

Знаете ли, это удивительно и, наверное, труднообъяснимо, но я узнала его сразу.

Немедленно, как только он выглянул из-за кустарника.

Хотя выглядел он… Впрочем, вы хе видели… там.

Совершенный старик.

Больше даже просится — «старец».

Высокий, изможденный, кожа да кости. И еще эта дурацкая шапочка, вязаная, женская. Из-под нее неопрятно свисали длинные седые волосы. И пальто, какое-то… бесполое. Но скорее все же — дамское, длинное, до пят, черное, явно — с чужого плеча.

Я сразу подумала: он совершенно безумен. Именно одежда первой возвещала об этом.

Это был наряд помешанного. Причем как-то особо, словно специально подобранный, вроде сценического костюма, чтобы уж всем было ясно: смотрите, люди, вот идет умалишенный старец.

Или старуха.

Скорее, старуха. Но это, по-моему, еще страшнее.

И все же я узнала его.

И позвала по имени.

Сначала он отреагировал странно, а может, наоборот, именно так, как и должен был реагировать сумасшедший. Испугался. Бросился бежать, но запутался в своем длинном пальто и упал.

Я стояла как вкопанная, боясь пошевелиться и совершенно не представляя, как вести себя дальше. Но он повозился там, в пожухлой траве, покопался, пытаясь встать, и наконец совладал со сзоим шутовским костюмом, поднялся, но… не побежал прочь.