Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

меня непроизвольно. Но Вера, как натянутая струна, отзывается немедленно. Я уже знаю: именно это обстоятельство страшным гнетом лежало на ее душе все последнее время. Оно и погнало ее сегодня в страшный дом, сделав запоздалым свидетелем еще одной, уже третьей по счету, жуткой трагедии, разыгравшейся под его крышей.

— Да! Да! Вы снова очень точно формулируете мои мысли! Я все время думаю об этом. Конечно, он просто не мог сказать им то, чем поделился со мной. И в этом смысле получается, что я… Именно я предала его… И обрекла на гибель. С одной стороны, я, как полная идиотка, попыталась пересказать его историю там, в милиции, хотя с самого начала было ясно: они просто не смогут ничего в ней понять. Я и сама толком до сих пор не понимаю!.. А с другой — и это во сто крат страшнее — это ведь я, подняв шум, спровоцировала этого… дьявола. Может, даже напугала его… И он убил Роберта…

Слезы давно текут по ее бесцветным щекам, и мне бы следовало прежде всего успокоить бедную женщину, но…

Вопрос вырывается неожиданно и совершенно непонятно — откуда.

Ни о чем подобном в эти минуты я не думаю.

— Как вы сказали, Вера?

— Что именно?

Она тоже удивлена и даже перестает плакать.

— Ну, как вы назвали этого человека?

— Не помню… Погодите… Я сказала: этого дьявола… Да?

— Да. А почему? Вы ведь человек верующий, и…

— Да, да… Я почти никогда не произношу этого слова… Не знаю, правда не знаю. Но вам ведь что-то услышал ось в этом?

— Тоже пока не знаю. Но — услышалось. Это точно. И — успокойтесь, пожалуйста! Поверьте — говорю искренне, а не только лишь с целью остановить слезы, — вашей вины здесь нет. Нечто подобное произошло бы рано или поздно. Роберт начал вспоминать. Именно это стало причиной трагедии. Это. А не ваше обращение в милицию.

— Почему? — немедленно отзывается Павел.

Его аналитический рассудок выловил в эмоциональном потоке крупицу рационального.

Но меня сейчас больше волнует именно поток сознания.

Истина скользит где-то в его глубинах, не всплывая до поры на поверхность.

— Не знаю. И очень прошу вас, Вера, пожалуйста, продолжайте. Каждая деталь сейчас, даже самая незначительная, может хранить в себе ключ к тайне. Итак, милиция не обнаружила в доме ничего подозрительного?

— Да. Они сочли меня такой же сумасшедшей, как Роберт. Или почти такой же. Но это не важно. Конечно же, я не успокоилась. И начала обзванивать всех наших… Всех, кто был той летней ночью на даче и принимал участие в беседе. Они немедленно откликнулись, мы собрались, и я все рассказала, но потом…

— Потом на вас стали смотреть так же, как в милиции.

— Почти. Они, разумеется, отнеслись ко мне гораздо гуманнее и теплее. Но в принципе все произошло именно так. Хотя и не сразу. Хозяин той дачи, на которой впервые появился этот… господин, счел себя… как бы это сказать, в большей, что ли, степени, чем все прочие, ответственным за то, что случилось. Словом, он немедленно отправился к нему с визитом. И был настроен весьма решительно. Сказал даже, что, если не будет принят по-хорошему, перелезет через забор и заставит ответить на вопросы. Он, надо сказать, личность незаурядная, решительная, деятельная, умеющая настоять на своем. Словом, я надеялась, что этому человеку не так просто будет заморочить голову, как простым милиционерам. Но ошиблась. Наш мужественный друг отсутствовал довольно долго, а вернулся в совершенно благодушном расположении духа и… в полном восторге от нового хозяина дома, самого дома, приема, который ему был оказан, коньяка, которым его угощали… и так далее, и тому подобное… все в том же умилении. Роберта он видел, говорил с ним. Но ничем, кроме легкой брезгливой гримасы, не смог ответить на мой возмущенный вопрос. И вес сразу же стати меня успокаивать, утешать и толковать, неразумной, как повезло Роберту, что он попал к такому профессионалу и замечательно душевному человеку.

— Но вот, кстати, как этот замечательный человек объяснил вашему другу присутствие Роберта? Зачем ему понадобилось забирать несчастного из лечебницы? Работы, надо полагать, ему и без него хватало.

— Исключительно собственным гуманизмом. В конечном итоге друзья даже рассердились на меня за то, что я никак не могу поверить в его бескорыстный порыв. Словом, я поняла, что толку от них будет не больше, чем от поселковой милиции, и сделала вид, что смирилась. Они разъехались. Я не спала всю ночь и решила идти к нему сама. Ничего другого придумать просто не сумела. И пошла, неприлично даже рано, едва наступило утро. Но оказалось, что… уже поздно.

— Да уж, это никогда невозможно предугадать. Но знаете, Вера, возможно, мы с вами глубоко испорченные люди, но мне отчего-то тоже не очень верится в благородные порывы этого типа. Прости Господи, может, грешу, возвожу напраслину на покойника. Послушай, Мариша, а не мог ли он использовать Роберта как… подопытного кролика, что ли? Ставить на нем какие-то опыты, проводить эксперименты?

— Мог. По крайней мере если исключить высокий гуманизм — а события последних часов, думаю, позволяют нам поступить именно так! — это единственное объяснение его поступка. Разумеется, если рассматривать проблему сквозь призму сугубо материалистического восприятия.

— Не понял. По-твоему, что же, имеются другие варианты рассмотрения реальных проблем?

— Конечно, имеются. Но — увы! — мы к ним вряд ли готовы. Поэтому позвольте задать еще несколько сугубо материальных вопросов.

— Валяй.

— Да, пожалуйста.

— Павел, там, на месте трагедии, ты попытался воспроизвести всю ее картину. На основании того, что мы увидели сами и услышали от Веры. Ты сказал, что, вероятнее всего, сначала Симон выстрелил в Роберта — пистолет мы сразу не заметили, он валялся в стороне.

— Он не просто валялся в стороне. Он был туда оттащен, вероятнее всего, именно собаками, а точнее — одной из них. Причем разъяренная, судя по всему, псина не только оттащила оружие, но еще пыталась его грызть. Я же показывал вам: на корпусе слюна и следы зубов.

— Да, согласна, очень похоже. Значит, он выстрелил, Роберт упал, он повернулся к двери, собираясь выйти, и тут собаки набросились на него.

— И от парня почти ничего не осталось… не позавидуешь.

— А почему, кстати, он не стрелял в собак?

— Может, не успел. А может, после выстрела сам отбросил пистолет в сторону и только потом заметил собак. Было уже поздно. Но скажи наконец, что ты пытаешься сейчас установить?

— Логику его поступков. Вот он застрелил Роберта. Иными словами, убил человека.