Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Напротив. Постоял некоторое время, как-то так диковато, боком повернувшись ко мне, посмотрел искоса, исподлобья. А потом развернулся и медленно, вздрагивая и спотыкаясь, словно пугаясь каждого своего шага, двинулся в мою сторону.

Тут пришло время испугаться мне.

Вы, Павел Валентинович, назвали меня отчаянной женщиной, но в тот момент я отчаянно испугалась.

Кто знает, что собирался предпринять Роберт?

Узнал ли он меня?

Да и Роберт ли это, в конце концов? Даже в этом усомнилась я в те секунды!

Но Господь милосерд! Все обошлось благополучно.

Это был Роберт, он узнал меня, назвал по имени, вспомнил наше прошлое. И, обнявшись, мы долго-долго плакали, а потом я взяла его за руку и, как ребенка, повела за собой.

Мы пришли сюда, в этот самый дом, в эту комнату, где теперь сидите вы, и стали пить чай, от еды Роберт отказался.

И говорить.

Вернее, говорил один Роберт.

Конечно, рассудок его был серьезно и скорее всего неизлечимо болен, и потому речь временами становилась бессвязной. Он путался, совсем не ориентировался во времени, перескакивал с одних событий на другие, потом снова возвращался к началу, повторяясь и описывая одни и те же события в который раз заново.

Впрочем, многое из его трагической жизни было мне известно, и потому я понимала его, а когда несчастный совсем уж терял нить повествования, могла что-то подсказать, восполнив пробел в его памяти.

Вообще же у меня возникло странное ощущение, объяснить которое я не могу, сколько ни пытаюсь, что память Роберта была подвержена какому-то воздействию. Будто кто-то — а если это на самом деле так, то, надо полагать, теперь мы знаем, кто именно! — целенаправленно уничтожал все воспоминания Роберта, связывающие его с прошлой жизнью. Собственно, вообще все воспоминания.

Надо сказать, что сам Роберт возвращался к этой мысли постоянно. Она была его навязчивой идеей. И он упорствовал в этом утверждении, хотя от других, бредовых, на мой взгляд, соображений отказывался легко, стоило мне просто заметить, что то или другое его умозаключение совершенно беспочвенно.

В этом же случае в него вселялся какой-то упрямый дьявол.

В пересказе Роберта версия о том, как он лишился памяти, выглядела совершеннейшей дичью, но — странно, не правда ли? — у меня не хватало сил ему возражать.

Речь шла о какой-то древней старухе, что живет в глубоком дупле старого дерева в «черном» — как говорил он — лесу.

Что ж, образ довольно удачный!

Речь, насколько я понимаю, шла о тех зарослях, в которых скрывался все последнее время этот проклятый дом.

Собственно, эта старуха и была памятью Роберта, которой некий Голос — вот еще загадочный персонаж! — запретил мучить его тягостными воспоминаниями. Однако потом каким-то образом Роберт вдруг выяснил, что старуха не так уж зла и, помимо мучительных, хранит еще много разных приятных воспоминаний, в том числе о тех днях, когда маленьким мальчиком, а позже подростком Роберт жил в этом лесу и в этом доме. Гулял вдоль берега нашей речки. И был счастлив.

Тогда он стал убегать от Голоса, в котором прежде видел единственного своего спасителя, и беседовать со старухой.

Словом, память, как я понимаю, начала понемногу к нему возвращаться, причем вопреки желанию этого самого Голоса. Тогда Роберт и начал самостоятельно обследовать окрестности, уже безо всякой «старухи» вспоминая подробности своей прежней жизни.

И вот, собственно, во время одной из таких его вылазок мы повстречались.

После двадцати пяти, без малого, лет разлуки!

Однако я отвлеклась.

Вам, очевидно, этот пересказ еще более, чем мне, кажется дичью, потому что неизвестна предыстория. А точнее — трагедия, вследствие которой Роберт лишился рассудка.

Это очень давняя история.

Но — что самое главное! — она соьершенно неожиданно снова всплыла на свет, причем недавно.

И знаете ли, при очень странных обстоятельствах…

— Да-а, занимательная история… — задумчиво констатирует Павел, когда Вера завершает повествование о страшных событиях далекого прошлого и странных посиделках на исходе минувшего лета. — И кто бы мог подумать, что в этих благословенных местах кипели такие шекспировские страсти… Впрочем, у Шекспира они ведь тоже кипели не на помойке. Но откровенно говоря, пока я не могу воссоздать того, что принято называть целостной картиной преступления. Ясно, что этот гений психоанализа страшно заинтересовался домом и в итоге его приобрел, реставрировал и даже в нем поселился, хотя это уже само по себе не вполне нормально… Как считаешь, это ведь в большей степени по твоей части?

— Пока не могу сказать. С точки зрения нормального человека, селиться в доме, под крышей которого творилось такое… И самоубийство, и убийство… Причем не так уж давно, не в средние века… Это, конечно, аномалия. Впрочем, существуют, и вполне успешно, должна заметить, люди, склонные к некоторому мистицизму, а чаще — игре в него. Покупают же, за бешеные притом деньги, замки с привидениями… Но здесь, как мне кажется, дело обстоит несколько иначе… Этот человек слишком профессионален, чтобы выбрасывать огромные деньги за возможность мистифицировать экзальтированных клиентов. Была у него какая-то личная корысть…

— Что ты имеешь в виду? Какой-нибудь клад? Фамильные драгоценности? Полотно Рембрандта? Записки академика с формулой новой бомбы?

— Нет, не то. Совсем не то… Что-то другое…

— Слушайте! А может, все гораздо проще? Плевать ему было на кровавое прошлое, говорит же Марина, он — профи, ему ли бояться привидений! Просто решил обзавестись старинным имением в престижном месте. Неплохое, замечу, вложение капитала.

— А Роберт? Зачем ему понадобилось тащить с собой Роберта? То есть поначалу все логично. Бросился искать вдову академика, выяснил, что она умерла. Нашел Роберта, в той же, как я понимаю, лечебнице. Дальше по всем правилам — здесь я как раз ничего не понимаю, это твое поприще, Павел, — словом, все должным образом оформил, приобрел у него дом и землю. Так?

— Полагаю, что так. Вы ведь, Вера, после той встречи с Робертом не только местное отделение милиции на ноги подняли, но и всех ваших друзей? И законность сделки пытались перепроверить?

— Да. Я сначала помчалась в милицию. И они, надо сказать, даже съездили туда, на дачу. Все осмотрели. Видели Роберта, говорили с ним. Словом, все было в порядке. Этот человек всюду их пустил, показал дом, предъявил какие-то документы. Над Робертом он оформил опеку на совершенно законных основаниях. И Роберт на вид был… физически здоров. Худой только, но ни на что не жаловался. Сказал, что кормят его хорошо и… вообще. Словом, ничего из того, что он говорил мне, не подтвердил.

— Еще бы! Проклятая реплика вырывается у