Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Но — знаки судьбы.

Знаки судьбы.

Они снова помянуты были мною, и вроде бы — всуе, однако ж именно на рубеже странного леса.

— Вон там дом. Видишь? Все правильно. — Павел указывает именно туда, где сгущается полумрак, показавшийся мне клубком ночных теней. — Значит, должна быть и калитка.

«Странно, — думаю я, — темный дом на белом фоне должен быть виден отчетливо. Откуда же тени?» Но вслух задаю совсем другой вопрос:

— Зачем здесь калитка? Забора же нет.

— Причуда хозяина.

— Он как-то ее объяснял?

— Не знаю, может, и объяснял, клиент мне об этом не рассказывал. Я, впрочем, и не спрашивал… Ага, вот она. Красивая… Доброе утро, господин Симон! Меня зовут Павел Гаврилов, я адвокат Андрея Сазонова. Нам необходимо срочно поговорить.

Со стороны зрелище было довольно забавным.

Солидный, респектабельный господин стоял на опушке леса и громко говорил что-то, обращаясь к густым заснеженным зарослям. Тонкая, как паутинка, ажурная калитка и уж тем более крохотное переговорное устройство на ней были почти незаметны.

К тому же Павлу никто не ответил.

— Послушай, хватит расточать любезности елкам. Пойдем. Калитка ведь — не преграда. Интересно все же, зачем он ее здесь выставил?

— Погоди. Может, кто-нибудь все же отзовется. В этих краях принято иметь охрану или сторожа, на худой конец. Да! Вот еще что имей, пожалуйста, в виду: мы сейчас вторгаемся на частную территорию, чем совершаем противоправное действие. И легко можем получить пулю. Стрелявшего, правда, потом можно будет привлечь за превышение норм необходимой самообороны, но кому-то из нас…

Договорить он не успел.

В морозном воздухе раздался тихий, но отчетливый щелчок. Сразу же вслед за ним, дрогнув, приоткрылась ажурная калитка, словно приглашая нас в дремучие чертоги.

Дом оказался белым.

Удивительно, но, слушая беглый рассказ Павла, а вернее, пересказ того, что поведал ему клиент относительно странного дома, в котором Макс Симон ставил свои рискованные опыты, я отчетливо представляла этот дом черным.

Бревенчатым, сложенным из тяжелых, в три обхвата, бревен, потемневших от времени.

То ли скит, то ли зимовье, затерянное в лесной глуши.

Возможно также, что глухая башня, мрачное средневековое строение, надежно укрытое от посторонних глаз в непролазных зарослях.

Потому, наверное, такой нелепой показалась ажурная калитка, стерегущая заветную тропинку.

На деле все оказалось иначе.

Светлый дом старинной архитектуры, с крыльцом, украшенным тремя массивными колоннами, на которых вольготно покоился просторный балкон, с мезонином, под покатой черепичной крышей никак нельзя было назвать мрачным. Возможно, попадись он мне на глаза в другое время и при других обстоятельствах, ассоциации были бы легки и приятны.

Вспомнились бы, к примеру, дворянские гнезда, и темные аллеи, и мезонины, и туманные грезы, словом, все то, что было так вдохновенно воспето когда-то и так безвозвратно утрачено ныне.

Впрочем, этот дом тоже будил в душе какие-то ассоциации.

Смутные, неясные образы шевелились в потаенных глубинах, вызванные к жизни его созерцанием.

Белые стены, почти растворившиеся в белом пространстве, слившиеся с белыми покрозами застывшего леса.

Белые окна, задрапированные тонким кружевом инея.

Белые колонны, в точности как и стволы деревьев, прихваченные морозом.

Издали этот дом кажется всего лишь сгустком зыбких теней: Но и приблизившись, его не так-то легко разглядеть как следует, потому что контуры строения нечетки, оно удивительным образом растворяется в снежных зарослях, отчего кажется бестелесным, нематериальным, прозрачным.

Нет, не прозрачным… Определение, более подходящее этому бледному дому, медленно всплывает в памяти.

Призрачным!

Вот оно, нашлось наконец верное слово!

И сразу же смутные ассоциации обрели отчетливые формы.

Дом-призрак.

Дом-видение, готовый в любую минуту раствориться в лучах холодного солнца.

И странная калитка сразу же оказалась как нельзя более уместна. Такими должны быть врата призрачного царства. Ажурными, тонкими, едва различимыми. А в нужный момент — неразличимыми вовсе… Как и забор, отсутствию которого я так наивно удивилась накануне.

— Ты идешь? — Голос Павла возвращает меня к действительности.

Впрочем, теперь я вовсе не уверена в том, что нас окружает действительность.

Слишком уж все зыбко вокруг.

Но узкая тропинка, хоть и петляет нещадно между деревьями, все же уверенно ведет к дому.

Интересно, что поджидает нас за его призрачными стенами?

Или снова разыгралось мое богатое воображение?

На входной двери — ни звонка, ни переговорного устройства, ни допотопного молоточка на цепочке, который вполне вписался бы в архитектурный облик дома.

Павел сначала громко стучит, потом еще раз окликает хозяина по имени и, не дождавшись ответа, слегка толкает дверь плечом.

Она поддается немедленно, отворяясь легко и беззвучно.

…И оживает в ярком свете дня полночное видение, порождение темных омутов безумия.

Поправ законы физического мира, воплощается в жизнь сцена из кровавого триллера.

Удушливый кошмар пеленает тело, а в душу впиваются ледяные пальцы ужаса.

* * *

— Уходи! — хрипит Паша и на ватных ногах отступает назад к двери, пытаясь заслонить от меня страшную картину.

К несчастью, я уже слишком хорошо ее разглядела. И соляным столбом застыла на месте, не в силах оторвать взгляд.

Известно же, что самое отвратительное и пугающее зрелище приковывает человеческое внимание ничуть не менее, чем картина, приятная во всех отношениях. И замедляют ход автомобили, объезжая место страшной аварии, а люди приникают к стеклам машин, дабы разглядеть получше кровавое месиво на асфальте.

В полумраке просторного холла отчетливо различимы две человеческие фигуры, распростертые на полу.

Впрочем, одна из них может быть признана фигурой только при известной доле воображения. Не случайно же в моем сознании промелькнула ассоциация со страшной катастрофой, и жуткое в своей определенности словосочетание «кровавое месиво» тоже всплыло в памяти не случайно.

Именно кровавое месиво, отдаленно напоминающее человеческую фигуру, распласталось почти у самой двери, на светлом ковре, покрывающем пол сумрачного холла.

Кто это был?

Мужчина?

Женщина?

Кто оказался способен на такую дикую расправу?

Какой жуткой, нечеловеческой силой должно было обладать существо, сумевшее так разворотить человеческую плоть?

Пока очевидно лишь то, что подобное варварство никак не мог учинить второй человек, чье тело виднеется в некотором отдалении.

Он лежит, уткнувшись в ковер, отчего лица его нам не разглядеть, но разметанные вокруг головы тонкие пряди седых волос прямо указывают на то, что человек этот стар. К тому же он очень худ, истощен и производит впечатление тяжелобольного. Костлявые руки, выброшенные вперед, словно, падая, старик пытался дотянуться до того или той, чья смерть была столь ужасна, даже издалека кажутся совершенно беспомощными.

Некоторое время мы молчим, пребывая в столбняке.

Даже инстинкт самосохранения, самый сильный, как утверждают некоторые, из всех человеческих инстинктов, не побуждает к действию,