Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

Мальчики ее слышали. Харитону не очень хотелось сворачивать под сень еще молодого городского парка, а Лев ничем не выказывал ни своего одобрения, ни возражения. Ему было все равно, куда идти: в парк так в парк, домой так домой.

Городской парк встретил их безлюдьем, лишь кое-где на дорожках мелькали среди полуголых деревьев человеческие фигуры. На детской площадке копошились трое дошколят. Дорожки, видимо, недавно подметали, ветер еще не успел заровнять следы метлы на песке, а по сторонам, там, где росли деревья, лежали почерневшие, желтые, коричневатые и даже красные листья. Они так и манили к себе, так и просились под ноги. И Ляна не выдержала — радостно вскрикнув, кинулась к деревьям, приминая лиственный покров, бойко размахивала портфельчиком, подзадоривала ребят:

— Ловите меня, хлопцы!

Лев Заяц молча катился по дорожке. Он был человеком весьма независимым и самостоятельным, не из тех, кто, угождая девчонкам, не то что листья толочь станет, а и на голове пойдет. Он топал вперед, смешно поглядывая то на Ляну, то на Харитона, будто ждал: а что сделает Колумбас, проявит независимость или стремглав бросится за девчонкой?

Харитон не имел желания носиться по парку, шелест опавших листьев не особенно привлекал его, а главное — не хотелось показать однокласснику, что он зависит от прихотей и воли своей сестрички. Поэтому он также с независимым и безразличным видом шагал рядом со Львом, хотя Лев этот был ему вроде и ни к чему. Сам не знал, зачем он сюда потащился, в то время как мог бы, не делая этого ненужного крюка, идти домой, забраться на свою верхотуру и отдохнуть…

Ляна пересекла парк напрямик и звала их в уголок, где деревьев побольше, и ребята, явно недовольные тем, что́ делают, шли на ее голос. Говорить им было не о чем: Заяц не имел привычки заговаривать с кем бы то ни было, а Харитон, считая его зазнайкой, не хотел ломать перед ним шапку. Так молча и пошли к Ляне. А та уже сбросила плащ, положила на него портфель и, усевшись на изрядно отполированную за лето скамейку, подставила лицо ласковому солнцу. Ребята, подойдя к ней, тоже положили на кучу листьев портфели, скинули куртки, сели, один справа, другой слева от Ляны.

— Красота-то какая, мальчики! — радовалась солнышку Ляна.

Мальчики не сочли нужным согласиться или возразить.

Она не позволила солнцу долго жечь ей личико, видимо вовремя вспомнила, что не затем позвала ребят в этот укромный уголок парка. Какое-то время ловила взгляд Зайца, поймав же и не обнаружив в нем ничего, что могло бы ее встревожить, повела речь о необходимости для каждого парня овладеть таинственной премудростью самбо.

— Харик, сейчас Лева расскажет и покажет тебе, что такое самбо, и тогда ты станешь непобедимым. Разве можно современному хлопцу не знать приемов самбо? Вот Лева умеет пользоваться ими, и видишь, он никого и ничего не боится. И ты, Харик, тоже никого не будешь бояться. Верно, Лева?

Только теперь Харитон раскусил, почему Ляна весь день обхаживала Зайца и с какой целью затащила их обоих сюда. Ему льстило, что он освоит эту самую борьбу, о которой многое слышал, льстила забота Ляны. Но в то же время было неприятно, что не сам до этого додумался, а должен принять эту милость из рук сестрички. Не хотелось ему ни перед кем и ни в чем быть в долгу. Знал: долги никогда до добра не доводят.

Стоял и молчал, ждал, что будет дальше. Лев Заяц тоже молчал, сплевывая сквозь зубы и глядя в землю, будто видел там нечто особенное.

— Ну, Зайчик, чего же ты не начинаешь? — встревожилась Ляна.

Лев Заяц согнул ноги, принял воинственный вид, выставил голову вперед, впился взглядом в Харитона и, чуть заикаясь, спросил:

— Принципы самбо тебе знакомы?

— Н-нет, — смутился Харитон.

— Нич-чего, — сказал Лев, — узнаешь.

Отступив от скамейки на полянку, оглядевшись и не заметив поблизости посторонних, он остался доволен. Принял небрежно-настороженную позу, прижал к бокам руки, весь напрягся, сжался, заговорщически подмигнул Харитону и то ли серьезно, то ли насмешливо приказал:

— А ну вдарь!

Харитон заморгал глазами. Это как же ударить? По-настоящему или в шутку? И что это за «самбо», если он ни за что ни про что должен бить человека?

Заметив на лице Харитона растерянность и замешательство, Лев Заяц довольно улыбнулся, его полные губы растянулись чуть ли не до ушей, а глазки совсем скрылись в глубоких глазницах.

— Ну, бей, не жалей, я приказываю. Как следует! Изо всей силы…

Харитон бросил осуждающий взгляд на Ляну. А она прямо расцвела от счастья, радовалась, что наконец добилась своего — научит братишку высокой премудрости самбо.

— Ну бей же! Если Лев велит, бей смело, он знает…

У Харитона не было ни малейшего желания кого-нибудь бить, понарошку или взаправду. Этого еще недоставало — учинить драку, чтобы завтра к Нине Павловне в кабинет вызывали. Кроме того, он заподозрил какой-то подвох: наверное, решили над ним посмеяться, проверить, насколько он послушный и бездумный простофиля.

— Да ну вас!.. — рассердился Харитон и направился к своему портфелю.

Лев Заяц смущенно фыркнул, а Ляна так и взвилась:

— Харитончик! Не дури, Харитон! Пойми, ведь только тебя одного Лев взялся научить самбо. И больше никого абсолютно! Знаешь, какой он, этот Лев? Он очень принципиальный, это он только по моей большой просьбе… Правда же, Лева?

Лев Заяц наконец счел уместным обидеться:

— Не хочет — не надо… Подумаешь! Баба с воза — коню легче.

И тоже потянулся к своей импортной куртке.

Перед ним выросла Ляна:

— Левочка! Ну погоди! Ну мальчики, послушайте, разве так можно?.. Чуть что — сразу в амбицию… Сознательные ребята так не делают.

Лев Заяц долго сердиться не умел. Растаяв от просьб Ляны, он снова был готов принять любой удар Харитона. Харитон же застеснялся своей поспешности, остановился, но бить ни с того ни с сего товарища не решался.

Вывела их из этого затруднительного положения опять-таки Ляна, которая вдруг поинтересовалась:

— Левушка! А в самом деле, почему это он тебя должен бить? Ты согласился научить его самбо, добро ему делаешь, а он вдруг должен бить тебя. Левочка, где же логика?

Лев Заяц задумался. Его сбило с толку слово «логика», истинного смысла которого он не знал, а потому и вынужден был отступить перед неизвестным. Какое-то время он, наморщив лоб, думал, а потом, сразу просветлев, сказал:

— Тогда пусть даст правую или левую руку.