Театр одного поэта. Пьесы, поэмы - Даниэль Мусеевич Клугер

Оскар делает неопределенный жест влево — ив левом углу сцены, освещенная лучом еще одного прожектора, тоже возникает фигура, на этот раз — женская. Фигура сеньориты Лауры, юной секретарши детектива Оскара Бандераса.

Оскар улыбается Лауре, Лаура отвечает улыбкой и вновь замирает. И теперь на авансцене уже три освещенных круга: справа — с фигурой Корейко, слева — с фигурой Лауры и в центре — с фигурой Оскара-Остапа. При этом фигуры справа и слева неподвижны, словно манекены. В отличие от Оскара-Остапа.

(Разводит руками). Любовь, сеньоры присяжные заседатели. Любовь. Любовь порой творит чудеса. Подумать только — влюбившись в плод чужого воображения, эта чудесная девушка заставила меня задержаться в реальном мире, несмотря на то, что причин для этого больше не существовало. Я, вернее, представление обо мне, как бы это сказать, попало на перекресток двух сильнейших потоков фантазии: его (Оскар указывает на Корейко) — и ее (Оскар указывает на Лауру). Невероятно, но это так, сеньоры присяжные заседатели, вы должны мне поверить, потому что ничего другого вам не остается.

Оскар взмахивает одновременно обеими руками — подобно дирижеру, который то ли начинает, то ли, напротив, завершает выступление. Боковые прожектора гаснут, Лаура и Корейко скрываются в темноте. Оскар вновь один на авансцене.

И это ввергает меня в настоящую тоску. Ведь, на самом деле, меня — нет. Нет того невеселого шута, который строил из себя сыщика Оскара Бандераса. Нет того постаревшего ловеласа, в которого влюбилась миленькая девушка по имени Лаура. Ее воображение, сила ее желания заставили меня задержаться на этом свете, в этом реальном мире. Меня, нереального персонажа. Заставило продолжить странное существование. Но ведь такое существование... оно не может быть вечным, и даже просто долгим оно не может быть. Оно может продолжаться короткое, очень короткое время. Какой-то миг. Всего лишь миг.

Потому что на самом деле я лежу там — во рву в Драконьей балке, под веселым Черноморском, которому так и не удалось стать вольным городом. Прах мой давно истлел, а кости перемешались с костями Зоей, старика Кукушкинда, потерявшего память Фунта, Бомзе, Лапидуса, Айсберга, Вайсберга, Айзенберга, Рабиновича, с костями других обитателей Черноморского гетто.

Подходит к стулу, неторопливо надевает смокинг, затем плащ, фуражку.

(В зал, громко). Прощайте, сеньоры! Мне пора. Время моей жизни здесь, в этом мире, время моего существования — завершено. Мне очень жаль эту замечательную девушку. Но ведь она не первая, кто влюбился в плод собственного воображения. И я думаю, со временем всё у нее образуется. Со временем она найдет настоящего человека, сильного, молодого и любящего. Она будет с ним счастлива. И, я очень надеюсь, никогда больше не вспомнит странного субъекта по имени Оскар, который недолгое время в прекрасном Рио-де-Жанейро изображал из себя частного детектива.

А мне, действительно, пора. Спасибо за внимание, сеньоры и сеньоры (улыбается), доны и доньи, граждане и гражданки.

(Прикладывает два пальца к козырьку). Счастливо оставаться. Меня ждут, дорогие мои. Меня ждут мои родственники, любимые женщины, верные друзья. Их много, их очень много. Целых шесть миллионов. Прощайте.

Оскар садится на стул, принимает позу роденовского Мыслителя, замирает. И звучит последняя песня сегодняшнего спектакля — «Песня о друзьях, которые где-то ждут». И, пока песня звучит, свет на авансцене постепенно гаснет, а когда песня заканчивается, когда последние ее звуки затихают, включается свет уже в зале, знаменуя окончание спектакля.

ПЕСНЯ О ДРУЗЬЯХ, КОТОРЫЕ ГДЕ-ТО ЖДУТ

Вина прозрачная смола,

Бокалов перезвон.

Вокруг квадратного стола

Словесный марафон.

Болтают каждый о своем, —

Такая вот игра —

Иван-дурак и Бедный Том,

И Эльза — их сестра.

Горят лукавые глаза

И льется серебро.

Кладут шестерку на туза

И ставят на зеро.

Дела отложат на потом,

Гуляют до утра

Иван-дурак и Бедный Том,

И Эльза — их сестра.

Что ни парад — то маскарад,

А жизнь — водоворот.

Устав от нудных серенад,

Неискренних щедрот,

Я приходил в тот странный дом,

Кричали мне «Ура!» —

Иван-дурак и Бедный Том,

И Эльза — их сестра.

А было это сотни лет

Или минут назад.

Пришла пора — иных уж нет,

Иным и сам не рад,

Но ждут меня в краю чужом,

Пригревшись у костра,

Иван-дурак и Бедный Том,

И Эльза — их сестра. 

Июль, 2022

Реховот

ГОСПОДА ИЗ СТАРОГО СВЕТА

Фантасмагория в трех картинах, с прологом,

двумя интермедиями и эпилогом

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КАТАРИНА ГАЗУАЬ, трактирщица-креолка.

ПИТЕР СТЮАРТ НЕИ, англичанин, местный учитель истории. ФЕДОР КУЗЬМИЧ ТОМСКИЙ, русский путешественник.

ФРАНСУА-ЭЖЕН РОБО, французский коммивояжер.

ПЕТР ФЁДОРОВИЧ РОМАНОВ, местный сумасшедший. ШВАНВИЦ ЛУКА ИВАНОВИЧ, «дядька» РОМАНОВА. КОБЫЛА СЕМЕН МИХАЙЛОВИЧ, урядник селения Росс.

Хранитель закона и традиций.

МУМУ БЕЛЫЙ КОБЕЛЬ, сорокалетний вождь местных индейцев племени ачёмыто.

СКВО МИМИ ЧЕРНАЯ СУКА, тридцатилетняя жена вождя. БРОДЯГА, исполнитель всех песен.

Индейцы, поселенцы, солдаты, матросы, проститутки. Эти все больше пьют, поют и дерутся. Я бы их и не выводил на сцену, но тогда зрителям стало бы непонятно, за счет чего существует и даже процветает «Итака» — трактир Катарины. А одеты они соответственно профессиям и происхождению: перья, шляпы, каски, ружья, луки и всё прочее. Впрочем, индейцы, поселенцы, солдаты, матросы, проститутки, возможно, просто подразумеваются. За исключением одной-един-ственной сцены, зрители их не видят — ну, и не надо.

Собственно, так, как сказано выше, действующие лица выглядят сами для себя — и только они. Для зрителей же все одеты вполне современно и стандартно, разве что немного отличаясь цветовыми оттенками костюмов. Хотя и это необязательно, они вполне могут выходить на сцену в одинаковых и одноцветных (например, светлосерых) костюмах. Единственная деталь, на которой настаивает автор: головные уборы и обувь. Именно фасон и окраска этих деталей определяют индивидуальность каждого персонажа. Мало того: в некоторых сценах только по этим деталям зритель сможет опознать