Тиран Рима - Саймон Скэрроу

- Я сразил его, - спокойно сказал Катон.

Поппея тихо ахнула и вцепилась в руку Нерона. Потом повернулась к Катону – впервые обратилась прямо к нему. Голос её был неожиданно низким, хрипловатым, с чувственной теплотой.

- Нерон говорит, ты великий воин.

Катон почувствовал, как все разговоры вокруг стихли. Гости обернулись, и теперь десятки взглядов уставились на него. Ему стало не по себе.

Он провёл жизнь среди солдат – суровых, бывалых людей, привыкших молча делать своё дело. Они не любили бахвальства. А особенно офицеров, которые вместо того, чтобы вести людей в бой, больше думали о том, как блеснуть перед начальством и выбить себе повышение. Таких презрительно называли «толкачи». Их не просто недолюбливали – их презирали, ведь чаще всего именно такие «герои» ставили под удар остальных.

Катон гордился тем, что он не из их числа. Сейчас, конечно, было бы просто – надеть маску героя, изобразить победителя, вызвать восторг у императора и его красотки. И, возможно, извлечь из этого выгоду: Нерон славился своей щедростью. Но такая слава стоила бы дорого. Сразу найдутся те, кто решит, что префект Катон метит выше положенного, и начнут точить ножи за его спиной. А это значило бы риск – не только для него самого, но и для Клавдии… и, возможно, для Луция.

В то же время он не мог позволить себе выглядеть холодным или неуважительным – малейший неверный тон мог обидеть Нерона, а обиженный император был опаснее любого врага на поле боя.

Катон ощутил себя в ловушке – смертельно коварной, как засада, в которую он не раз попадал за свои двадцать лет службы.

- Ну? - Нерон приподнял бровь, на лице его заиграла тень насмешки. - Ты ответишь моей возлюбленной... или нет?

******

ГЛАВА ПЯТАЯ

Катон с трудом сглотнул, заставляя себя упорядочить мысли. Потом поднял глаза и встретил взгляд Нерона – твёрдо, без тени колебания.

- Я солдат Рима. С первого года правления Клавдия. Поступил в легион простым опционом, стал центурионом во время первых кампаний в Британии. Потом меня перевели на восточную границу – воевал против иудейских мятежников, парфян, нубийцев и армян. Подавлял восстание рабов в Испании, трижды возвращался в Британию. Пережил десятки стычек и сражений, был ранен и ношу на себе эти отметины. Служил бок о бок с отличными воинами, которые стали ближе, чем родные братья. Большинство из них погибли – от ран, болезней, в бою – и я оплакивал каждого, словно членов своей семьи. Да, мы сражались во имя славы Рима… но, если честно, куда важнее было то, что мы сражались друг за друга.

- Я видел заснеженные горы и ледяные леса севера, знал беспощадный зной египетских пустынь. Дрался и на суше, и на море. Стоял на стенах павших городов и смотрел, как они обращаются в пепел. Просыпался на поле вчерашнего боя и видел тела, схваченные инеем, - пока вороны клевали остывшую плоть. Держал в руках умирающего товарища, ловя его последний вздох. Испытывал радость великой победы и горечь поражения.

Он замолчал на миг.

- Великий ли я воин? - повторил он, чуть усмехнувшись. - Не мне судить. Пусть другие скажут. Герой ли я? Нет. Не был и не буду. Сколько раз у меня внутри всё сжималось от страха, сколько раз я боялся, что вот-вот покажу себя трусом. И всё же я шёл вперёд. Просто потому что другого выхода не было. Я жив не потому, что я храбрец или лучший из солдат. Просто судьба пока на моей стороне. Любая стрела, разящий удар или меткое копьё могли бы давно отправить меня к теням. Разве воин велик, если ему просто везёт? - Он покачал головой. - Не знаю. Я не ведаю воли судьбы и богов. Знаю лишь одно: я – солдат Рима. И я выжил.

Он глубоко вздохнул и поднял кубок:

- За павших товарищей.

Нерон смотрел на него с изумлением, будто не ожидал услышать ничего подобного. Поппея легонько толкнула его локтем. Император, очнувшись, поднял свой кубок, а вслед за ним тотчас последовали остальные гости.

- За павших товарищей, - эхом повторил Нерон.

Когда все отпили вина, Нерон, качнув головой, обратился к Катону:

- Клянусь богами, ты, может, и солдат, но сердце у тебя поэта. Словно слова твои выточены каким-то героем из Гомера – уставшим от битв и тоскующим по дому. Префект Катон, ты человек, который мне по душе. Честь тебе и хвала. - Он слегка склонил голову. - Риму нужны такие, как ты. Нам нужны те, кто знает вкус стали и запах крови, так же как нужны те, кто понимает музыку, литературу и искусство. Редко встретишь в одном человеке такое сочетание качеств и, несмотря на твою похвальную скромность, я вижу, что ты один из таких.

- Благодарю, Цезарь, - ответил Катон спокойно.

Император внимательно посмотрел на него, глаза блестели от вина и самодовольства.

- Ты интересный человек, Катон. Хочу узнать тебя получше. Но сперва расскажи о своих приключениях в Британии. Мой покойный приёмный отец без конца повторял, что тот остров – сплошной туман и дикари, поклоняющиеся демонам, и что он проявил величайшую доблесть, отдав приказ о вторжении. Он часто хвастался, что провёл в Британии целых шестнадцать дней, лично руководя разгромом Каратака и его армии. - Нерон усмехнулся. - Могу представить, что думали вы, ветераны, о таком «герое последнего часа». Старый осёл выставил Рим посмешищем. Но теперь всё иначе. С тех пор как я стал Цезарем, Рим вновь велик. Наши враги снова нас боятся и уважают, как никогда прежде. - Он улыбнулся, чуть театрально. - Расскажи же нам, как выглядело покорение Британии глазами простого солдата.

Катон промолчал, обдумывая ответ. В высших кругах Рима это уже давно не было секретом: Нерон презирал своего приёмного отца. Но при всём своём презрении он был вынужден публично чтить память Клавдия – без этого его власть теряла бы легитимность. А вместе с наследием Клавдия он унаследовал и его главное достижение – вторжение в Британию. Подорвать одно – значило подорвать и другое.

Катон понимал, что попался в ловушку: стоит хоть словом намекнуть на сомнение в заслугах Клавдия, и его можно будет обвинить в неуважении к предкам императора. Только Нерон имел право высмеивать своих предшественников, а вот кому-то вроде него