Тиран Рима - Саймон Скэрроу

жалкой отдачи? Я так не думаю.

Хороший довод, признал Катон про себя. Но, как обычно, престиж и сила звучат громче любых расчётов, особенно для тех, кто привык править, а не сражаться.

Тигеллин, с лёгкой усмешкой, повернулся к Сенеке:

- Наш уважаемый сенатор, если я не ошибаюсь, ещё год назад стремился вернуть свои займы, выданные союзным британским царям. Уж кто-кто, а он умеет распознать плохое вложение. Насколько помню, он не раз высказывался против удержания этой провинции. Что скажете теперь, Сенека? Всё ещё придерживаетесь своего мнения? Или уже снова передумали?

Катон заметил, как старый политик неловко поёрзал, подбирая слова, прежде чем ответить.

- Признаю, - сказал Сенека, - раньше я действительно думал так. Но восстание всё изменило. Если мы уйдём сейчас, это будет воспринято как слабость. Нравится нам это или нет, Боудикка и её люди заставили нас действовать. Теперь мы обязаны удерживать провинцию, хотя бы на обозримое будущее. При всём уважении к военному опыту нашего друга Тигеллина…

Бурр презрительно фыркнул, когда Тигеллин, покраснев, уже не пытался скрыть раздражение от язвительных слов Сенеки.

Сенека выдержал паузу, позволяя остальным насладиться его уколом.

- Впрочем, - продолжил он с ленивой улыбкой, - вопрос удержания провинции – не дело военных экспертов. Это вопрос государственного искусства. Здесь действуют силы куда утончённее. Простым умам всё кажется простым. - Он слегка повернул голову, улыбнувшись через стол Тигеллину. - Разумеется, я вовсе не имею в виду, что это относится к вам, мой друг. Вы уже доказали свой несомненный талант и аппетит к политике – да ещё в весьма эффектной манере. Никто не сомневается, что вы стремитесь к вершинам власти… разумеется, исключительно во славу нашего возлюбленного Цезаря.

На лице Тигеллина застыло каменное выражение. Челюсти ходили под кожей. Он бросил быстрый взгляд на Нерона, пытаясь понять, как тот воспринял этот укол. Но император, кажется, слушал вполуха – в этот момент он прижимался к шее Поппеи, а та лениво отщипывала гроздь винограда и, склонив голову, задумчиво рассматривала Катона поверх плеча Нерона.

Катон отвёл взгляд и потянулся к кубку, радуясь, что внимание на него не обращают. Воздух вокруг императорского ложа был натянут, как тетива. На соседних ложах гости отчаянно пытались завести светскую болтовню – кто-то обсуждал новую пьесу в театре, кто-то декорации, лишь бы не быть втянутым в словесную дуэль между Сенекой и Бурром, с одной стороны, и Тигеллином – с другой, чья звезда стремительно взлетала, а они оба мечтали её погасить, если не раздавить.

«Из этого получилась бы неплохая драма», -подумал Катон. - «Если бы только кровь не была настоящей».

Он хотел лишь одного – пережить этот ужин без того, чтобы нажить врагов… или друзей, что иногда одно и то же. Аппетит давно исчез; вместо него в желудке поселилась тревога. Он взял пирожок и делал вид, будто занят едой, чтобы только не участвовать в опасных разговорах.

- Префект Катон… - позвал женский голос.

Он с досадой поднял голову. Поппея отложила виноград и вытирала пальцы в соку о край своей столы. Наклонив голову, она посмотрела прямо на него.

- Эта женщина, что подняла восстание… Боудикка. Что она собой представляла? Вам случалось встречаться с ней?

Катон отложил пирожок, сглотнул.

- Знал её, пожалуй, не хуже любого римлянина, госпожа. Когда-то нам довелось сражаться плечом к плечу – против общих врагов из друидских культов. Позже она помогла нам очистить Лондиний от разбойничьих шаек. Храбрая воительница. Любима своим народом, уважаема всеми, кто её знал. И верна своим друзьям.

Поппея чуть приподняла подбородок, прищурилась.

- Вижу. Похоже, вы и впрямь считали её своей подругой…

Катон не видел смысла отрицать очевидное – Боудикка мертва, восстание подавлено, и прошлое уже не изменить.

- Да, - спокойно ответил он. - Я действительно считал её своей подругой. И долгое время – достойным союзником Рима.

- Достойным союзником Рима? - вмешался Тигеллин, и в его голосе зазвенела издёвка. - Как можно говорить такое об этой варварской суке? Или вы уже забыли, сколько наших сограждан было вырезано по её приказу?

- Вовсе нет, - резко возразил Катон. - Я видел то, что она сотворила. Я видел кровь, видел резню, видел зверства, которым нет равных. Надеюсь, вам, префект Тигеллин, не доведётся узреть подобное. И будьте благодарны, что преторианцам, городским когортам и дозорным Рима никогда не придётся встретиться лицом к лицу с такой жестокостью.

Бурр усмехнулся и пробурчал.

- Служба в армии – это тебе не строевые парады и не начищенные доспехи, парень. Стоит послушать Катона, пригодится.

- Послушать его? - фыркнул Тигеллин. - Зачем? Этот человек открыто говорит о своей дружбе с женщиной, резавшей римлян! Я начинаю сомневаться, на чьей он вообще стороне.

Катон резко выпрямился, глаза сверкнули.

- Я прекрасно знаю, на чьей я стороне. И думаю, вы тоже. Моя служба Риму всем известна. Я осмелюсь бросить вызов любому, кто поставит под сомнение мою верность. Если вы хотите оскорбить меня, префект, - давайте назначим день и место. Продолжим разговор с глазу на глаз.

Нерон прокашлялся и поднял ладонь.

- Друзья мои! Не стоит повышать голос. Тем более за ужином в моём доме. Тигеллин, ты перегнул палку. Наш доблестный воин не обязан оправдываться перед кем бы то ни было. Прояви благоразумие и скажи, что не желал обидеть.

Тигеллин, побледнев, втянул воздух сквозь раздувшиеся ноздри.

- Простите, префект Катон. Не хотел ставить под сомнение вашу честь.

Нерон обернулся к Катону с улыбкой, которая не доходила до глаз.

- Вот и прекрасно. Извинился, и вопрос закрыт. Не хочу даже слышать, будто кто-то из вас будет продолжать этот спор после сегодняшнего вечера. Я ясно выразился?

Тигеллин неохотно кивнул, лицо его оставалось напряжённым, как натянутая тетива.

- Как прикажет Цезарь, - проговорил Катон, затем добавил, холодно глядя на соперника: - Я готов закрыть глаза на слова человека, который рассуждает о вещах, в которых ни на асс не смыслит и к которым не имеет отношения.

Нерон издал неловкий смешок.

- Ну-ну! Довольно уже. Безобразное препирательство окончено, префект Катон.

- Как прикажете, Цезарь, - коротко ответил Катон.

Император слегка наклонил голову, с интересом глядя на него.

- И всё же у меня складывается впечатление, будто ты испытываешь некое сочувствие к Боудикке. Я ошибаюсь?

Катон понимал: признать, что император ошибается, значит шагнуть в