Тиран Рима - Саймон Скэрроу

- быстро отрезал Катон. - Какой-нибудь способ дистанцироваться от Нерона и затем уехать в свои имения. Так Тигеллин и Поппея получат поле для манёвра. По тому, что я увидел за ужином, у Поппеи крючки глубоко в императоре – он у неё на наживке и словно радуется этому. Если она ещё и родит наследника, её влияние станет нерушимым. Если Поппея и Тигеллин сколотят союз – они будут играть на Нероне, как на дешевой кифаре. А вот тогда, если Тигеллин решил сделать меня своим врагом, мне посвящения не светит: с этими двумя у власти у меня шансов не будет.

***

На следующее утро, после завтрака, Катон сел за стол, чтобы написать письмо Клавдии. Он подробно объяснил, что случилось, и какие ограничения это теперь накладывало на них обоих – по крайней мере, до тех пор, пока он не найдёт способ выпутаться из этой ситуации. Правда, на этот счёт он намеренно писал туманно: сам не имел ни малейшего понятия, как можно избавиться от новой должности. В конце письма он попытался утешить Клавдию – выразил надежду, что, возможно, Нерон переменит решение. А пока ей следовало оставаться в укрытии и заботиться о Луции.

Он пригубил тёплого вина и перечитал послание, чувствуя, как беспомощно звучат его слова. В армии он привык действовать решительно, самостоятельно принимать решения. А теперь, в своей новой жизни, зависимой и скованной, он чувствовал себя бессильным и униженным.

«Хотя», - подумал он, - «не только он один испытывает это унижение. В нём участвует весь Рим. Как вышло, что судьба Империи оказалась в руках безвольного, капризного дилетанта вроде Нерона – просто по воле случайного рождения? Как случилось, что человек столь ничтожного масштаба стал предметом лести и угодничества со стороны тех, кто был достаточно умен, чтобы не позволять подобным дуракам править величайшей державой мира?». Не впервые Катон ловил себя на тоске по эпохе Республики – времени, когда вершины достигали люди с реальными способностями, пусть и не всегда с честью и добродетелью. Нынешний порядок казался ему противоестественным. Как могла судьба народа зависеть от таких выродков, как Калигула, Клавдий и теперь Нерон?

Он почувствовал, как в нём шевелится амбиция – не просто раздражение, а тихое, упорное стремление доказать, что он лучше их. Почему императорский трон должен принадлежать одной династии? И, в конце концов, почему Сенат должен оставаться вотчиной тех, кому просто повезло родиться в аристократическом роду, с их надменностью и чувством врождённого превосходства? Катон ведь сам поднялся из низов, пробившись в сословие всадников. Он заслужил это – годами службы, верностью Риму, своими заслугами. Но дальше путь был закрыт. Римское общество не терпело, чтобы человек поднимался выше одной ступени за жизнь. Сенатором ему не суждено стать – и вдруг это осознание наполнило его горечью.

Он позволил себе предаться этому чувству ненадолго, прежде чем заставил себя остановиться. Гнев был бесполезен, если не приносил плодов, а лишь подогревал чувство несправедливости. Тогда Катон стал размышлять не как солдат, а как человек, ищущий выход. Как можно изменить Рим к лучшему? Если ему самому не суждено занять место с реальной властью, может, стоит найти кого-то достойного – человека, у которого есть этот шанс. Поддержать его, направить. Может быть, однажды этот человек сумеет покончить с институтом императора и вернуть власть Сенату и народным трибунам – тем, кто когда-то выражал интересы простых римлян.

Печальная истина истории заключалась в том, что люди редко берегут институты, сделавшие их державу великой. Вместо этого они слушают сладкие, завораживающие речи богачей и властолюбцев, которые уговаривают народ добровольно отдать им власть. А уж когда власть в их руках – прощай, честь и долг: эти пронырливые демагоги и не подумают отказаться от полномочий, полученных от доверчивой толпы. Так, шаг за шагом, династия всё более вырождавшихся недоумков довела Рим до нынешнего состояния. Пока чернь сыта и развлекается зрелищами, напоминая себе о «величии Рима», она забывает, как низко пала, позволив жалким тиранам управлять собой. Забывает и начинает верить, будто её интересы совпадают с интересами императоров.

«Перемены неизбежны», - решил Катон. Когда представится возможность, нужно будет быть готовым – найти и поддержать достойного человека. Такой человек уже маячил у него в мыслях: Веспасиан. Возможно, тот ещё не помышлял о власти, не осознавал, что способен положить конец гнилой императорской династии, тянущейся от Августа. Пока было рано судить. Веспасиан мог пасть жертвой ядовитых придворных интриг, мог оказаться слабее, чем казался. Но время покажет.

А пока – главное было выжить при нынешнем режиме и уберечь семью и тех, кто зависел от него. Если для этого придётся надеть тогу префекта городских когорт, что ж, пусть так. Катон только надеялся, что этот путь не затянется. Любой высокий пост в Риме – это поход по тонкому льду, где каждый шаг может стоить головы, а каждая улыбка – обернуться предательством.

***

Прошло три дня, и Катон начал осторожно надеяться, что Нерон передумал – его каприз, как обычно, выдохся. Назначение Катона наверняка раздражало Тигеллина. Он живо представил, как тот уже вынашивает план подставить его под обвинение в измене, чтобы расчистить дорогу своему прихлебателю. При таких раскладах отсутствие новостей было лучшей из новостей, и с каждым днём это молчание звучало всё приятнее. Катон даже позволил себе мечтать, что скоро покинет Рим и вернётся к Клавдии и Луцию.

Но на рассвете четвёртого дня дом разбудил громкий, настойчивый стук в дверь. Пока Катон натягивал тунику и шёл к атриуму, там уже стояли Макрон и управляющий – настороженные, напряжённые, словно ожидали худшего.

- Открывай! Во имя императора! - раздался снаружи резкий, властный голос.

Хотя Катон и Макрон провели долгие годы вдали от Рима, они прекрасно знали о преторианских «ночных гостях» - карательных отрядах, которые прославились ещё при Калигуле и Клавдии. Те приходили на рассвете: одних увозили в подземелья под дворцом, других убивали прямо у порога.

Макрон бросил взгляд на Катона, приложил палец к губам и, ступая бесшумно, подошёл к двери.

- Кто там? - спросил он хрипло. - Что вам нужно?

- Преторианская гвардия! Мы пришли за Квинтом Лицинием Катоном. Открывай!

- Миг терпения! - крикнул Макрон в ответ, потом обернулся к другу.

- У тебя ещё есть шанс, парень. Можешь улизнуть через задний двор. Я потяну время, сколько смогу.

Катон мгновенно всё просчитал. Если он сбежит, преторианцы всё равно пошлют всадников к вилле,