Тиран Рима - Саймон Скэрроу

- Девятый, значит? - задумчиво произнёс Катон. - Тогда тебе повезло, что ты ушёл до того, как их смело восстание Боудикки.

- Слышал про то дело, - кивнул Лемул. - Чистейший провал командования. Позор. Из-за идиотизма легата полегло столько хороших ребят…

Катон мрачно кивнул.

- И это были лишь первые из многих, кого мы потеряли потом.

Лемул слегка склонил голову.

- Значит, вы были в Британии?

- Второй легион. Участвовал в высадке. Потом командовал вспомогательной когортой. Был там и во время восстания.

- Так вы знаете ту провинцию не понаслышке, - уважительно заметил Лемул. Он протянул руку, и они крепко схватили друг друга за предплечья. - Рад, что наконец у нас будет настоящий солдат во главе, командир. Давно пора. - Он повернулся и махнул рукой в сторону лагеря. - Видите сами – развал полный. Когда я сюда прибыл, всё уже было не ахти. А потом стало только хуже… при прежнем начальстве, командир.

Он осторожно обошёл имя Тигеллина, и Катон оценил эту сдержанную лояльность – не болтать лишнего, даже если прежний командир был ничтожеством.

- Значит, пора наводить порядок, - сказал Катон твёрдо. - Ты – старший центурион. На тебе будет дисциплина и подготовка. Рассчитываю, что поднимешь своих людей хотя бы до уровня твоей собственной центурии.

- Так точно, господин… - ответил Лемул, выпрямившись, и в его голосе прозвучало не просто подчинение, а уважение.

Катон мгновенно уловил заминку.

- Что, есть с этим проблема? - спросил он холодно.

- Ну, командир… не впервой мне пытаться поднять дисциплину, - ответил Лемул, понизив голос. - Некоторые центурионы, те, что получили свои должности благодаря Тигеллину, пожаловались префекту. Мол, я слишком гоняю людей и подрываю их моральный дух.

- С каких это пор тренировки и дисциплина вредят боевому духу? - скривился Катон.

- Вот и я так сказал, господин. По правде говоря, тут хватает центурионов, которые в жизни не служили ни в легионах, ни во вспомогательных войсках. Они лучше знают таверны и бордели вокруг Большого Цирка, чем устав и обязанности солдата, не говоря уж об офицерской службе в городских когортах. Паршивая шайка лодырей и сиюминутных героев, командир. Простите мой «галльский».

- Полезно знать, - кивнул Катон. - В полдень соберу тебя и остальных старших офицеров в штабе. Поговорим.

Они обменялись салютом, и Катон неторопливо пересёк плац, заложив руки за спину. Он обдумывал всё, что увидел и услышал с тех пор, как вступил в лагерь, чувствуя на себе взгляды солдат. Они, конечно, гадали, что за человек этот новый префект и чего от него ожидать.

- Скоро узнаете… - процедил Катон сквозь зубы.

***

- Смирно! - резко крикнул Лемул. - Командир прибыл!

Раздался грохот лавок и цокот подошв о плитку главного зала штабной башни. Помещение было не больше семи метров в длину и ширину, но даже этого едва хватало, чтобы разместить трёх трибунов и восемнадцать центурионов городских когорт. При его появлении офицеры расступились, пропуская Катона к месту перед бюстом Нерона, глядевшим на них из ниши у дальней стены.

Скульптор, похоже, ориентировался на официальный портрет: юное лицо императора ещё не успело обрасти теми пухлыми щеками, что появились у него в последние годы. Аккуратная щетина, тщательно вырезанная на мраморе, должна была напоминать о родовом прозвище «рыжебородый», хотя сам Нерон был гладко выбрит и, похоже, давно бросил безуспешные попытки отрастить ее.

Катон повернулся к офицерам и стал медленно окидывать их взглядом, пытаясь понять, кто из них приближённые Тигеллина, а кто – ветераны настоящей армии. С некоторыми всё было ясно с первого взгляда, но наверняка нашлись и бывшие легионеры, которых размягчила уютная служба в столице. Неважно, что позволял Тигеллин, Катон собирался навести порядок. И пока он будет командиром, из этой разболтанной толпы он сделает профессиональное подразделение.

Он ещё раз окинул взглядом зал, вдохнул поглубже и поднял свиток.

- По власти, данной мне Цезарем, я, Квинт Лициний Катон, принимаю командование городскими когортами Рима, - произнёс он торжественно.

Он обернулся к писцу, державшему штандарт с изображением императора, и жестом велел подойти ближе. Положив левую руку на деревянное древко, Катон поднял правую и произнёс клятву.

- Клянусь честью и жизнью своей, что буду верно служить Цезарю, Сенату и народу Рима. Буду повиноваться приказам Цезаря и любого офицера, которого он поставит надо мной. Клянусь сражаться с любым врагом Рима до последнего дыхания, и пусть боги покарают меня, если я нарушу свой долг. Клянусь этим перед своими офицерами и перед богами.

Он опустил руку и повернулся к офицерам. Лемул уже выдвинулся вперёд, чтобы провести ответную присягу, офицеры клялись в подчинении новому префекту. Когда церемония закончилась, Катон не позволил им садиться. Он хотел, чтобы они стояли и слушали его на ногах. Хотел, чтобы сразу поняли: теперь всё будет иначе. Никакой прежней вольницы.

- Кто из вас трибун Албаний? - спросил он, оглядывая строй.

Вперёд вышел невысокий мужчина лет двадцати с небольшим. Лицо – рыхлое, в мелких оспинах, лоб оттеснён густыми чёрными кудрями, блестевшими от масла. Несмотря на свой рост и внешность, он умудрялся держаться высокомерно, словно стоял не перед командиром, а перед равным.

- Я трибун Гай Албаний Ферокс, - отчеканил он.

Катон заметил мутноватый взгляд и понял: парень, скорее всего, с похмелья.

- Когда обращаешься к старшему по званию, трибун, - сказал он холодно, - используй положенное обращение.

До Албания не сразу дошло, что именно ему сказали.

- Да, господин, - наконец выдавил он.

- Так лучше. И больше так не ошибайся. - Катон сделал паузу. - Сколько времени ты исполнял обязанности командира городских когорт?

Албаний потупился, прикидывая в уме, и Катон внутренне поморщился – видно было, как тяжело тому даётся простая арифметика.

- Больше двух месяцев ... господин.

- «Больше двух», - повторил Катон, копируя интонацию трибуна. - Это значит три, четыре… или, может, десять?

- Два месяца и… э-э… пять дней, господин.

Катон не имел способа проверить, но хотя бы получил чёткий ответ. Уже что-то. В армии решительность ценится куда выше, чем сомнения или увиливание – даже если эта решительность слегка приукрашена ложью.

- За эти два месяца и пять дней ты нарочно подрывал дисциплину и боеспособность людей под твоим командованием? -