Тиран Рима - Саймон Скэрроу

- Неприятности? Может быть. Здесь совсем другая ситуация, чем в Британии. Там, по крайней мере, мы знали, кто наши враги, и могли положиться на плечи товарищей. Тут – не уверен. Лучше перестраховаться.

Требоний кивнул.

- Сделаю, командир. Можете на меня положиться.

- Я знаю. На первых порах придётся разбираться, кому можно доверять. Кстати – найдёшь Лемула и пришлёшь ко мне? Мне надо с ним переговорить.

- Так точно, господин.

Они обменялись салютом, и Требоний покинул башню, направляясь к баракам, где располагались Лемул и его люди. Катон поднялся по ступеням на крышу и окинул взглядом лагерь.

Прошло два дня с момента его прибытия. С утра, как и накануне, он поднял людей на уборку: велел вычищать казармы, замазывать трещины в стенах, белить здания. Теперь лагерь уже начинал напоминать настоящий армейский гарнизон – аккуратный, чистый, выровненный по одной линии. Всё именно так, как ценят настоящие солдаты, за плечами у которых долгие годы службы.

Но внешний лоск – это ещё не всё. На самом деле, он мало чего стоит, если за ним не стоит дисциплина и тренировка, если не пробуждён тот самый солдатский стержень – гордость за себя, за контуберний, за центурию и когорту. Вот это и будет настоящим испытанием для Катона. Тигеллин опустил планку так низко, что поднимать её теперь придётся железной рукой. Парней нужно будет снова превращать в бойцов, а не в уличных громил, которых время от времени посылают разогнать толпу, пока их офицеры прохлаждаются и прожигают императорское жалованье на пьянки и любовниц.

Вглядываясь в суету лагеря, Катон почувствовал лёгкое воодушевление. Всё это он уже проходил. Не раз принимал командование над подразделениями, которые были на грани разложения, и всегда вытаскивал их, заставлял снова стоять строем. Но на этот раз всё было иначе. Прежде это были части на окраинах Империи, где солдаты знали: их жизнь зависит от того, насколько хорошо они служат. А здесь, в столице, не было врага, с которым нужно сражаться – только огромная, временами беспокойная толпа, чьи мелочные раздоры легко перерастали в уличные стычки, а голод и копившееся отчаяние могли обернуться бунтом против тех, кто правит.

Вот почему власть вкладывала столько сил и денег в зрелища – гонки колесниц, гладиаторские бои, бесплатную раздачу зерна и прочие подачки. Отвлечь – вот ключ. Это был секрет, благодаря которому богачи и вельможи держали толпу в узде: обдирали её до нитки, при этом изображая благодетелей.

И всё же городские когорты – это воинская часть. Они получают то же жалованье, что и легионеры, и Катон был полон решимости заставить их служить так, чтобы соответствовать этой плате. Всё остальное было бы плевком в то, во что он верил всю жизнь.

Он заметил, как через плац к башне направляются Требоний и Лемул, и повернулся, чтобы спуститься в свои покои и принять центуриона.

Лемул вошёл в вычищенной тунике, кольчужном доспехе и с фалерами, рассыпанными на грудных ремнях. Он чётко вытянулся и вскинул руку в салют. Отвечая, Катон заметил на его предплечье белую полосу побелки и сдержал улыбку: центурион, очевидно, сам помогал своим людям на работах и успел переодеться в парадное только после вызова. В глазах Катона его авторитет только вырос.

- Вольно. Садись, - сказал он.

Лемул подтащил табурет с противоположной стороны стола и сел напротив. Катон занял место за письменным столом.

- Лагерь уже выглядит куда лучше, - начал он. - Хорошее начало.

- Так точно, господин. Место превратилось было в свинарник. Срамота.

- Именно. Но работа только начинается. Людей нужно снова тренировать, чтобы вернуть им форму и готовность исполнять службу как положено.

- Службу? - Лемул усмехнулся уголком рта. - Если это можно так назвать.

- Твоя ирония понятна, Лемул. - Катон кивнул. - Но это воинское подразделение, и даже если им не предстоит настоящих боёв, они должны быть готовы к любым чрезвычайным ситуациям. Даже если всю жизнь они проведут, поддерживая порядок в Риме, я хочу, чтобы они делали это с гордостью. И чтобы римляне тоже могли ими гордиться.

- Понимаю, командир.

- Хорошие солдаты заслуживают хороших командиров, - продолжил Катон. - Таких, как ты, если мой взгляд на людей меня не подводит. Поэтому я назначаю тебя исполняющим обязанности трибуна Первой когорты, пока с Албанием разбираются. Это не постоянное повышение, имей в виду. Как только Албания окончательно спишут, на его место посадят кого-нибудь из любимчиков Нерона или из приближённых советников. Система покровительства в Риме так устроена – ничего не поделаешь. Но я постараюсь потянуть время, пока ты приведёшь когорту в порядок и подготовишь к новому начальнику. Твоя надбавка и все привилегии трибуна будут сохранены на время исполнения обязанностей.

- Так точно, господин. Благодарю.

- Взамен я ожидаю от тебя только лучшего. И уверен, что не разочаруюсь.

- Можете на меня рассчитывать, господин.

Катон кивнул.

- Тогда перейдём к следующему. Мне нужно знать, что ты можешь рассказать о прочих офицерах лагеря.

Лемул чуть повёл плечом.

- Не думаю, что мне подобает комментировать, командир.

- Ещё как подобает, - твёрдо ответил Катон. - Если мы хотим навести порядок, я должен знать, кто из командиров чего стоит – или не стоит вовсе. Ты ведь понимаешь это. Всё, что скажешь сейчас, останется между нами. Ни слова не выйдет за пределы этой комнаты.

Лемул помолчал, потом кивнул.

- Хорошо. Спрашивайте.

- Начнём с трибунов, - сказал Катон, пролистывая в памяти записи. - Марцелл. Командует Второй когортой. Молодой, бледный тип, лысеет раньше времени, худой как спица. На бумаге – безупречен. Службу начал младшим трибуном на Востоке, в Десятом легионе. Вернувшись в Рим, просидел год в должности квестора в зерновом ведомстве, после чего был переведён в городские когорты. Служит здесь уже полтора года. Что скажешь?

Лемул задумался, подбирая слова.

- Хоть его старик и купил должность за приличную взятку одному из императорских вольноотпущенников, сам Марцелл парень толковый. Разбирается в деле. Из него бы получился хороший командир когорты где-нибудь на границе, если бы дали шанс. Думаю, он рассчитывал, что служба здесь станет ступенькой к настоящей карьере, а теперь переживает, что застрял навечно. В городских когортах славы не заработаешь: ни боевых отличий, ни подвигов, чтобы тебя заметили. А уж после Тигеллина – тем более. Он ведь не