Тиран Рима - Саймон Скэрроу

Он коротко мотнул головой.

- Пусти их.

Макрон вопросительно приподнял бровь – последняя возможность передумать. Но Катон стоял твёрдо, и Макрон тяжело вздохнул. Он отодвинул засовы и медленно распахнул дубовую дверь, украшенную медными заклёпками.

В тусклом рассветном свете стоял крохотный отряд из шести человек – белые туники, плащи с капюшонами, мечи у бедра. Командир, опцион с квадратной челюстью и серыми глазами, смерил Макрона взглядом.

- Не больно ты спешил, - буркнул он. - Где твой хозяин?

- Не больно я спешил, служака!? - рявкнул Макрон строевым голосом, так что звук отдался под аркой. - Я – центурион из резерва, слышал? Так что, во имя всех богов, язык придержи и веди себя с уважением! А не то я мигом впаяю тебе выговор за неповиновение и вышвырну обратно в рядовые, как пить дать! Смир-р-но, Дисовы дети!

Опцион громко топнул калигой и вытянулся по стойке смирно. За ним, торопливо и неуклюже, выпрямились и остальные. Макрон смерил их тяжёлым взглядом, как будто собирался лично проверить, кто дышит громче положенного, потом вернул взор к командиру.

- Вот так-то лучше, - процедил он. - А теперь объясни, зачем вы тут с рассвета орёте, будто стены брать пришли?

Опцион, сжав губы, сунул руку в кожаную суму у пояса и достал свиток папируса, запечатанный сургучом.

- У меня послание для префекта Катона, господин. Мне сказано, что он живёт в этом доме. Он здесь?

Макрон чуть отступил в сторону и мотнул подбородком в сторону Катона, стоявшего на пороге атриума.

- Заходи один, - велел он. - Остальные – ждать на месте. Моя жена чистоту блюдёт, ей не по душе, когда солдафонские калиги грязь по дому разносят.

- Слушаюсь, господин. - Опцион сделал знак своим, чтобы стояли смирно, после чего поднялся по ступенькам и подошёл к Катону, протягивая свиток. - От начальника императорской канцелярии, господин.

- В чём обвинение? - спокойно спросил Катон, хотя сердце уже гулко колотилось. Он был почти уверен, что Тигеллин добрался до него.

- Господин? - Опцион моргнул.

- Неважно. - Катон взял свиток, чувствуя, как под ладонью дрожит сухая бумага, - будто сама судьба сжалась в тугую трубку. Он глубоко вдохнул, сорвал печать и развернул папирус. На аккуратных строках, выведенных писцом дворца, лежала его новая участь.

«От Полидора, вольноотпущенника, по повелению Цезаря доблестному слуге префекту Квинту Лицинию Катону, приветствие.

Настоящим вам предписывается немедленно принять командование городскими когортами Рима. Вы обязаны без промедления явиться в расположение когорт, чтобы принести присягу и приступить к исполнению своих обязанностей».

Катон прочитал послание вслух, затем свернул папирус.

- Похоже, вопрос решён окончательно.

- Ага, - буркнул Макрон. - Придётся привыкать к новому хомуту.

Катон повернулся к опциону.

- Послание доставлено. Ты и твои люди свободны.

Опцион метнул быстрый взгляд на Макрона, потом снова на Катона.

- Простите, префект, но в моих приказах сказано: передать свиток и сопроводить вас до штаба городских когорт.

- В качестве пленного? - спросил Катон с сухой усмешкой.

- Скорее как почётный эскорт, господин. Чтобы произвести должное впечатление, когда прибудете.

- Вот как… Понятно. Подождите снаружи. Мне нужно пару минут – приодеться по случаю.

- Слушаюсь, господин.

Когда дверь за преторианцем закрылась, Катон быстро заговорил:

- Передай на виллу, пусть Клавдия знает, что случилось. Скажи, я постараюсь держаться подальше от неприятностей. Ей пока нельзя никуда ехать. Если там появятся чужие – пусть Требоний скажет, что хозяин с семьёй уехали.

- Понял, займусь.

Катон замер, стиснув кулаки.

- И скажи ей… - начал он, но осёкся, не найдя слов.

Макрон кивнул, его голос смягчился.

- Не надо слов, парень. Я передам. Она поймёт.

Катон заставил себя улыбнуться.

- Спасибо, брат.

Он поспешил в свою спальню и пересёк комнату к большому сундуку, где хранилось его снаряжение. Крышка тяжело скрипнула, и Катон достал изнутри красную тунику, армейский плащ, калиги, гладий с поясом, чешуйчатый панцирь и шлем. Гребень шлема уже повидал лучшие времена – он провёл рукой по жёсткой окрашенной конской гриве, пытаясь хоть как-то придать ей приличный вид.

Он одевался неторопливо, спокойно, словно обдумывая каждый элемент экипировки и вместе с ним – новый поворот своей судьбы. Когда последняя пряжка на боку панциря была затянута, Катон поправил ремень для меча, плащ и окинул себя взглядом. Всё выглядело как надо – воин снова был готов к строю.

Подхватив шлем подмышку, он вернулся к двери.

Макрон, увидев его, ухмыльнулся.

- Вот теперь ты снова на своём месте. А то, признаться, было странно видеть тебя без снаряжения, с тех пор как мы вернулись из Британии.

Катон кивнул. Он и сам чувствовал, что форма сидит на нём как влитая. Годы службы сделали своё дело – в этих доспехах он словно обретал самого себя, даже несмотря на все мечты о мирной жизни. Может, он и хотел быть гражданским, но кровь солдата из него уже не выкипишь.

Они обменялись коротким, молчаливым взглядом – старое братство, закалённое в боях, не нуждалось в словах. Макрон распахнул дверь. Катон шагнул на улицу, где опцион уже выстроил людей по обе стороны.

Он надел подшлемник, плотно пригнал шлем и затянул ремешки под подбородком.

- Ну что ж, - сказал он спокойно. - Пора. Я готов. Вперёд!

******

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Лагерь трёх городских когорт располагался в излучине Тибра, неподалёку от древнего Марсова поля26. Когда-то эта обширная площадка служила плацем для строевых учений, местом, где граждане Рима упражнялись с копьями и щитами. Но те времена давно канули в Лету. Теперь здесь громоздились храмы, первые каменные арены, театры, бани и целые ряды лавок. Ещё при Августе когортам отвели временные казармы – ветхие постройки, кое-как расставленные вокруг плаца. Прошло полвека, а они всё ещё ждали новых помещений. Несмотря на то что Марсово поле утопало в великолепии свежих мраморных фасадов и колоннад, район вокруг лагеря оставался одним из самых убогих во всей столице.

Грязные, потрескавшиеся стены доходных домов теснились вдоль берега стремительного Тибра. Когда шли дожди, узкие переулки превращались в канавы, и вода подмывала дома – слабейшие складывались, как карточные, хороня жильцов под грудами обломков. Кто-то погибал от обвала, кто-то захлёбывался в мутной жиже.