Георг Енач - Конрад Фердинанд Мейер

Енач вошел в собор. Он быстрым взглядом оглянулся на одну и другую сторону и повернул налево под высокие своды бокового придела, где посетители рассматривали картину над алтарем. Он медленными шагами подошел к этой группе.

Герцог задумчиво разглядывал картину, жена его восторженно и многословно выражала свое изумление до сих пор незнакомому ей знаменитому художественному произведению. В двух шагах от них церковный сторож тихо называл Вазеру отдельные фигуры картины, а Вазер записывал имена над головами святых на маленькой гравюре.

У ног сторожа нежно ласкался маленький беленький котенок, такой же святоша на вид, как и его хозяин, и так же, как и он, чувствовавший себя, по-видимому, в соборе как у себя дома.

– Святой Франциск, святой Петр и святой Георг, – сдержанным, певучим голосом говорил сторож, – представляют Пречистой Деве благородное семейство Пезаро…

Он поклонился в сторону святых угодников и сделал почтительную паузу. Затем он шепотом предложил внимательно слушавшему его Вазеру обратить внимание на поразительную особенность прозрачных темных глаз на милом бледном личике младшей Пезаро, двенадцатилетней девочки.

– Откуда бы я ни смотрел на это прелестное лицо, я всегда встречаю ее чарующий взгляд… Эти глаза приветствуют меня, когда я иду к алтарю, и куда бы я ни оборачивался, я всегда вижу перед собою эти две сияющие звезды…

Вазер переходил с места на другое, желая испытать то же странное впечатление, молодые же люди свиты, державшиеся вдали из опасения помешать художественному наслаждению герцогини, заинтересовались тем временем другим зрелищем. Глаза, приковавшие их внимание, принадлежали не девочке, изображенной Тицианом, и сторожу не пришлось тратить слов на то, чтобы остановить их внимание на этом естественном чуде. В смежном приделе молились две венецианки. Две молодые грациозные женщины. Из-под черных кружевных вуалей видны были черные брови и ресницы, и сверкали взгляды, делившие свое томление между Царицей Небесной и посетителями в военных доспехах. Последние сумели оценить прелесть этих взглядов и, со своей стороны, не оставались в долгу перед метательницами.

– Как хороша была бы эта группа, – сказала в это мгновение герцогиня, бывшая страстной любительницей искусства и в то же время правоверной протестанткой, и раскрытым веером заслонила от своих глаз Святую Деву и трех угодников. – Как хороша была бы эта группа, если бы благочестивые Пезаро предстали перед престолом Всевышнего без этой придворной свиты…

– Вы говорите как правоверная протестантка, – ответил герцог, улыбаясь. – Но Тициан вряд ли был бы вами доволен… Тогда следовало бы осудить всю иконопись, потому что нельзя же в самом деле изображать Небо и все, что мы предполагаем в Небесах, линиями и красками.

При словах герцогини маленький Вазер бросил своему земляку насмешливый взгляд, который привел бы его своей дерзостью в ужас, если бы внимание их обоих не привлекла в это мгновение фигура незнакомца, которого Вертмиллер час тому назад встретил на пороге кондитерской.

– Я должен вступиться, герцогиня, за святого Георга, – произнес вдруг Енач, выступая из тени и кланяясь герцогине. – Я – верный протестант. По крайней мере, проливал кровь за чистое протестантское учение… Но перед святым, имя которого ношу, перед святым Георгом, я часто испытываю чувство глубокого благоговения… Этот святой когда-то освободил от дракона дочь каппадокийского царя. Но я знаю более несчастное существо, прикованное к каменным скалам, раздираемое на части огнедышащим драконом и с тоской ожидающее спасителя, посланца небесного. Эта несчастная благородная женщина – моя родина, республика трех кантонов. И я вижу сейчас перед собою ее победоносного святого Георга, который спасет ее из когтей испанского дракона.

– Вы из Граубюндена? – спросил герцог, плененный больше искренней горячностью говорившего, чем откровенной лестью, вызвавшей благосклонную улыбку на лицо герцогини. – Если не ошибаюсь, вы капитан Георг Енач?

Енач поклонился.

– Вы мне писали из Зары, – продолжал герцог. – Из ответов моего адъютанта Вертмиллера, – он представил капитану изящного юношу, без всякого удовольствия наблюдавшего эту сцену и подошедшего, лишь когда услышал свое имя, – из ответов Вертмиллера вы могли видеть, что я учел все ваши сообщения о политическом положении вашей родины и воспользовался картами, приложенными вами. Если бы я не был так занят приготовлениями к походу, я не преминул бы сам поделиться с вами моими суждениями и планами. Очень, очень рад видеть вас в Венеции. Я неоднократно просил моего друга Гримани о том, чтобы он отозвал вас из Далмации. И всегда безуспешно Он неизменно отвечал мне, что ваше присутствие в Далмации необходимо. Ваш внезапный приезд меня удивляет. Чем он вызван?

– Прежде всего пламенным желанием видеть вас и быть вам полезным, ваша светлость, – ответил Енач. – Это желание окрыляло меня в достижении моей цели – я ни перед какими опасностями не останавливался. Моя задача в Заре выполнена, и я если и поспешил в Венецию, прежде чем наместник придумал для меня какую-нибудь новую геркулесовскую работу на каком-нибудь отдаленном острове, то если вы действительно ко мне благоволите, вы простите мне это нарушение служебного долга и оправдаете меня перед моим начальством.

Герцог пытливо посмотрел на пламенное лицо Енача, вызвавшее в нем вдруг какое-то далекое воспоминание. Но его подкупала искренность этих, обведенных тенями, горящих глаз, и во взгляде его опять затеплилась ласка.

Общество тем временем двинулось к выходу. Сторож поднял тяжелый шелковый занавес, с почтительным поклоном принял от герцога золотую монету и тщательно завернутую в бумажку мзду Вазера.

– Я сегодня же замолвлю за вас слово перед Гримани, – сказал герцог, когда они вышли на залитую солнцем набережную – он обедает у меня. Я постараюсь расположить его в вашу пользу, а затем приходите ко мне… Мы поговорим тогда о ваших делах. Интересы вашей родины – также и мои интересы. Приходите вечером – я живу на Большом канале… Вертмиллер, – добавил он, – а до тех пор поручаю капитана вам. Вы ручаетесь мне своей любезностью в том, что мой гость не застрянет где-нибудь в этой соблазнительной Венеции. Развлекайте его, угостите его хорошенько и привезите его вечером ко мне.

Герцогиня, милостиво кланяясь на все стороны, уже села в одну из поджидавших у пристани гондол. Герцог тоже сел в гондолу, и только Вазер, намеревавшийся ехать вместе со свитой герцога, задержался еще на набережной.

Он не решился прервать разговор герцога с его товарищем юности, которого не видел много лет. Отчасти он даже рад был оттянуть минуту первой встречи и приглядеться тем временем к новому Георгу. После печального ночного свидания с Георгом в Цюрихе он получал о нем лишь редкие и скудные известия. Доходили до него слухи о его участии в выступлениях