Георг Енач - Конрад Фердинанд Мейер

– Боже праведный! У вас имеются доказательства? – спросил Вазер.

У него захватило дыхание от волнения. Он вскочил и возбужденно зашагал по комнате.

– Вы можете сами ознакомиться, если желаете, с обвинительными актами, – спокойно ответил Гримани и, позвав своего секретаря, приказал ему принести из его портфеля документы.

Через несколько минут в руках Вазера были два протокола о поединке между Еначем и Руинеллем за стенами Святой Юстины в Падуе. Он сел в нише окна, чтобы прочитать их.

Первый документ представлял собою показание Памфилио Дольче, в котором трогательно излагалось несчастье, обрушившееся на его маленького ученика, затем сцена у Петрокки, где необузданный полковник покрыл позором свою поседевшую в славных боях голову, а великодушный капитан, тронутый достоинством и скромностью Памфилио Дольче, гуманно и благородно заступился за него. При самой дуэли учитель не присутствовал. Суд, писал он в заключение, разрешил ему приложить к своему показанию очень важную рукопись. Он пользуется нежданно посланным ему судьбой случаем, писал он на заглавном листе (это было мастерское произведение каллиграфического искусства) и посылает светлейшему Гримани, высокому покровителю ученых и художников, плод долгого и упорного труда: трактат о бессмертном Тите Ливии, вернее, о проникших в его бесподобную латинскую речь характерных падуанских провинциализмах.

Вторая бумага, которую Вазер развернул, заключала в себе отчет начальника города о заключительной сцене столкновения между Еначем и Руинеллем.

Испуганный гражданин Падуи сообщил ему, что за стенами Святой Юстины должна произойти ожесточенная дуэль между двумя офицерами венецианской армии. Он тотчас же поспешил туда с несколькими отважными людьми, которых собрал по дороге, и издали еще заметил группу людей, готовившихся к поединку, и окружавших их любопытных зрителей. Он видел также, как один из двух офицеров дико метался и неистово размахивал руками, другой же с серьезной сдержанностью и достоинством пытался его успокоить. Несколько благоразумных падуанских граждан поддерживали его, увещевали и успокаивали противника.

Он, начальник города, с опасностью для жизни приблизился со своими спутниками к месту дуэли, с тем чтобы во имя республики заставить дуэлянтов опустить мечи. И в этот самый миг он увидел, как один из них послушно отступил назад, а другой, с пронзенной грудью, упал навзничь. По его мнению, он сам бросился на оружие, протянутое противником только для самообороны.

Вместе с тем начальник города, полагая, что с риском для жизни выполнил свой долг, льстил себя надеждой, что республика оценит его служебное рвение и наградит его по заслугам.

– Но на основании этих документов никоим образом нельзя создавать обвинение в убийстве… – сказал Вазер, подойдя к столу и с нескрываемым раздражением кладя бумаги на стол, причем трактат о Тите Ливии скатился на мраморный пол. – Они скорее говорят в пользу капитана, который, очевидно, вынужден был только защищать себя.

– Если вам угодно, можете ознакомиться с показаниями и других свидетелей, – холодно сказал Гримани. – Правда, они во многом совпадают с показаниями этого жалкого педанта, – он раздражительно толкнул ногой ученый трактат, – и этого хвастливого болтуна… Но надо уметь читать между строк. Этот проклятый Енач своей лицемерной сердечностью и умением прикрывать все гнуснейшие свои замыслы простой случайностью или совпадением обстоятельств оплетает своими чарами всех, кто ему только нужен, начиная от благородного герцога и кончая всякими проходимцами. Но если бы даже эти показания и вполне отвечали действительности, то, зная капитана, очень нетрудно разобраться в них, и так как я хорошо знаю его, мне кажется, дорогой мой гость, что я сумею, к ужасу вашему, нарисовать вам верную картину убийства полковника Руинелля. Я буду краток. Енач поставил себе целью добиться командования одним из четырех полков, которые герцог Роган формирует для похода в Граубюнден. Но они уже розданы были до его приезда. Одним из них должен был командовать Руинелль. Стало быть, кого-нибудь надо удалить. Удобнее всего было расправиться с Руинеллем, непосредственным начальником этого честолюбца. Когда этот учитель оскорбил вспыльчивого полковника своей бесстыдной просьбой, находчивый Енач тотчас сообразил, что это в его интересах – заступиться за старого дурака. Он умышленно довел Руинелля до исступления и, как искусный фехтовальщик, повел дуэль так, что никто верного смертельного удара заметить не мог. Но дело в том, что во главе Венецианской республики стоит человек, умеющий разбираться в людях. Ваш синьор Енач перед отправлением в Далмацию пускался во все тяжкие, чтобы убрать со своего пути этого несчастного забулдыгу.

Вазер с ужасом слушал это объяснение. Ему жутко стало при мысли, какая опасность встает для каждого обвиняемого из такого умышленно злобного освещения незначительных и неубедительных данных. Даже у него, расположенного к капитану человека, мелькнула на мгновение мысль, что в жестокой логике венецианца может быть и доля правды. Но его трезвый ум и душевная честность тотчас рассеяли этот тягостный кошмар. Это могло быть так, но нет – это не было так. Он помнил, однако, что злоба в Венеции возведена в государственный принцип, и не делал попыток бороться с предубежденностью Гримани.

– Решающее значение в таких случаях, однако, имеют только факты, а не добровольное толкование их, – твердо и убежденно сказал он – и у капитана Енача найдутся защитники и в Венеции. Из-за отсутствия при республике Святого Марка представителя от Граубюндена, полагаю, я буду действовать вполне в духе моего правительства, если по мере сил своих буду отстаивать в Венеции интересы связанной с Цюрихом страны.

– Вот и еще один защитник невинности, которую я преследую в лице капитана Енача, – с горькой насмешкой проговорил венецианец.

В эту минуту слуга ввел одетого в красный шелк французского пажа, явившегося с поручением вручить Гримани в собственные руки письмо от герцога Рогана.

– Светлейший герцог желает оказать мне честь посещения, – сказал Гримани, пробежав первые строки. – Нет, этого я не допущу. Передайте, что я сам явлюсь к нему через час. Синьор Вазер, буду очень рад, если не откажетесь меня сопровождать…

Изысканный бледный человек с грустными глазами встал и пошел переодеваться.

Вазер нерешительно постоял несколько мгновений у дверей, потом вернулся к столу и внимательно прочитал остальные показания. Взгляд его упал на скатившуюся под стол рукопись магистра Памерилио Дольче из Падуи. Его тронула ее печальная судьба.

«На это потрачено много труда, – подумал он и поднял рукопись. – Для тебя найдется местечко в нашей новой городской библиотеке, труд безвестной жизни…»

V

Гримани и Вазер приняты были герцогом в библиотеке. Он спал обыкновенно мало, любил часы утреннего одиночества и в это утро успел уже поработать несколько часов вместе со своим