Георг Енач - Конрад Фердинанд Мейер

На этом молодой поручик самодовольно погладил подбородок и закончил письмо к своему двоюродному брату в Милан.

Часть третья

I

На левом берегу Рейна у подножия живописного Гейнценберга стоят незатейливые здания женского монастыря Казис. Под ним раскинулись домики деревушки, стойко хранившей преданность католической церкви. У узкого со сводом окна, выходившего на освещенные утренним солнцем башни замка Ридберг, сидела прекрасная Лукреция.

Весна давно прошла. Теплый ветер фен смел уже снега и с северных склонов Альп. Горные снега давно уже сплыли в Рейн шумными ручьями.

В скалистых ущельях Виа Мала пел южный ветер и пенились буйные горные воды. Долгими неделями бурный Рейн клокотал в своих каменных стенах и, вырываясь из оков, заливал плоские берега. Теперь он ровнее катил унявшиеся воды в долину, окаймленный зелеными лугами и пышными садами защищенного от северных ветров Домшлега.

Стояло светлое июньское утро. Старая сестра ордена Перпетуя после долгой беседы с Лукрецией оставила ее наконец одну. Благочестивые монахини Казиса давно уже лелеяли одну заветную мечту. В течение долгих лет войны у монастыря не было настоятельницы, и они жаждали вновь увидать в настоятельском кресле достойную, любимую Богом и людьми представительницу какой-нибудь знатной местной семьи. И святые сестры не представляли себе более подходящего для этого человека, как выросшую в этих горах богатую Лукрецию Планта…

Монастырь этот получил много ценных вкладов от семьи Планта еще в эпоху Реформации. Многие члены этой семьи вернулись затем в лоно единой благословенной церкви, но благородного Помпеуса постигла злая смерть, он умер без последнего причастия. И сестры Казиса полагали, что было бы и естественно, и вполне в духе христианского учения, если бы его единственная дочь приняла святой постриг, чтобы молиться за спасение его души и по мере сил своих защищать монастырь в эти тяжкие времена своим знатным именем и укреплять его положение своим богатством…

Возвращение отцовских поместий, о чем не могло быть и речи в дни подчинения Граубюндена испанскому игу, так как Планта обвинялся в государственной измене и в участии в избиении жителей Вальтеллины, было уже вопросом ближайших дней. И только благодаря содействию Георга Енача, как это ни могло казаться странным, деяния пасторского сына Шаранса, ближайшего теперь помощника герцога Рогана, передавались на его родине из уст в уста, и слава его с каждым днем разрасталась в стране.

Полковником Еначем, конечно, руководили угрызения совести, если же его заступничество за Лукрецию диктовалось и какими-то темными для благочестивых сестер побуждениями, то они не сомневались в том, что Господь Бог сумеет использовать в своих целях его нечестивые мысли…

Сам святой Доминик, покровитель монастыря, был, очевидно, того мнения, что Лукреция должна избрать своим постоянным местопребыванием монастырь в Казисе и в качестве настоятельницы пасти покинутое стадо…

Лукреция еще в монастыре в Монце сподобилась его святого благоволения. Королевские отряды ограбили тогда церковь в Казисе, и, как писала Лукреции сестра Перпетуя, от Девы Пречистой остался только голый обрубок дерева. Девушка под руководством искусных итальянских сестер выткала тогда драгоценное платье для ограбленной Богородицы и через услужливого, падкого до странствований отца Панкратия доставила его по назначению. И с той поры святой Доминик неоднократными явлениями выражал недостойной сестре Перпетуе свои желания и волю. Но самое изумительное и убедительное откровение посетило ее в эту ночь…

Она вошла, грустная, как всегда, в келью покойной настоятельницы и увидела там Лукрецию, тихую, со смиренно опущенными глазами. Рядом с нею стоял святой Доминик в ореоле небесных лучей, в белоснежной ризе, и протягивал Лукреции лилию на тонком стебле. И ей казалось, что отблеск ореола святого Доминика озаряет и лицо Лукреции…

Она проснулась с радостью в сердце и мыслью, что должна тотчас пойти к Лукреции рассказать ей о посетившем ее видении и потолковать с нею о его значении.

Однако сон этот не произвел на Лукрецию такого радостного и убедительного впечатления, какого ждала сестра Перпетуя. И она долго думала над тем, какие мирские влечения или мирские заботы мешают Лукреции навеки остаться в святой обители. При всей своей явной любви к монастырю она говорила о нем, однако, как о временном убежище.

Земными благами Лукреция, по-видимому, дорожила мало, еще менее влекла ее к себе земная любовь. На единственную шутку, которую позволила себе однажды сестра Перпетуя в надежде выведать что-либо от девушки, она ответила гордой и презрительной усмешкой.

Сестру Перпетую тревожила еще одна догадка: Лукреция хотела оставаться в миру до тех пор, пока не найдет достойного мстителя, который, согласно давнему местному обычаю, не искупит смерть зверски убитого отца кровью убийцы, или, быть может, она и сама лелеяла мысль о кровавой мести – мысль, которая, конечно, не совмещалась с миром святой обители.

Эту ужасную догадку подтвердил однажды и старый слуга Планта Лукка еще до своей поездки в Италию за Лукрецией. Он носился с этой мыслью о мести как о неминуемой необходимости. В конце концов, однако, уверенность поколебалась в сестре Перпетуе. В это июньское утро Лукреция была так трогательно-кротка и нежна, что монахиня даже упрекнула себя в том, что могла заподозрить одинокую девушку в таких дурных помыслах.

И действительно, в это утро Лукреция была далека от всяких мыслей о мести. Она с тихой и сладкой грустью вспоминала свое возвращение из Венеции на родину. Судьба толкнула к ней человека, обреченного на ее месть, и она не воспользовалась возможностью отомстить ему, и в это утро она всем своим существом чувствовала, что не может ему мстить. Буря противоречивых чувств улеглась в ее душе.

Лукреция в сопровождении своего верного Лукки еще весной уехала из Венеции и почти без остановок и без приключений проделала длинный путь через Верону и Бергамо до графства Киавенна и затем вдоль цветущего берега озера Комо. Гримани снабдил ее пропуском через Венецианскую республику, а Роган послал с нею в качестве защитника молодого Вертмиллера.

Герцогиня находила, что молодой человек не подходит для роли защитника и покровителя красивой путешественницы, но герцог лучше ее знал своего адъютанта и не сомневался в том, что он с честью выполнит возложенное на него поручение. И Лукреция ехала рядом с ликующим говорливым поручиком и с каждым днем все ближе и отчетливее видела перед собою серебристые вершины своих родных гор. Наконец они выехали на болотистую равнину, через которую река Адда медленно шла зигзагами навстречу озеру Комо. Так как они двинулись в дорогу ранним холодным утром, то решили остановиться в полдень, сделать