Тиран Рима - Саймон Скэрроу

Он просиял.

- Клянусь богами, Катон, ты попал в самую точку! Золотой Дом – именно так! Браво!

Вокруг стола послышались восторженные кивки и рукоплескания – кто искренне, кто с привычным придворным усердием. Катон едва успел облегчённо выдохнуть, когда Тигеллин снова подал голос, сладко-вкрадчиво, но с ядом под обёрткой.

- Быть может, наш герой войны пожелает поделиться и другими своими мыслями относительно проекта?

Катон метнул в него злой взгляд. Он надеялся, что отделался лёгким испугом, но теперь Нерон смотрел на него с ожиданием, глаза горели – и выхода не было.

- Да… пожалуй, есть ещё кое-что, - произнёс он, выигрывая время, пока мысли лихорадочно метались в поисках идеи. - Мне кажется, в центре этого замысла чего-то не хватает…

И вдруг – словно вспышка – пришло решение. Он выпрямился и уверенно продолжил.

- Люди, взирая на Золотой Дом, увидят здание. Великое, грандиозное здание – да. Но что толку в таком дворце, если ни современники, ни потомки не смогут узреть образ человека, из чьего воображения родилась сама идея? Я предлагаю воздвигнуть статую Цезаря. Не просто статую, а величайшую из всех, когда-либо созданных. И да, пусть она будет покрыта золотом.

Челюсть Нерона отвисла от изумления. Рядом два архитектора обменялись взглядами, в которых читался ужас.

- О боги… Катон, - прошептал император, - это гениально. Золотая статуя… Колосс! Чтобы весь мой народ видел меня! Что может быть достойнее?

По залу прокатилась новая волна одобрительных кивков, приглушённых возгласов и хлопков, пока Нерон, подняв руку, не заставил всех смолкнуть.

- Одно лишь уточнение, Катон, - протянул Нерон, поднимая палец. — Этот замысел не рождается в уме простого смертного. Это моя божественная воля зовёт к жизни Золотой Дом.

Катон склонил голову.

- Разумеется, Цезарь. Именно это я и хотел сказать.

- Хорошо, - Нерон на миг довольно улыбнулся, но тут же нахмурился. - А почему ты вообще здесь? - Он щёлкнул пальцами. - Ах да, я ведь сам тебя вызвал.

- Да, Цезарь, - ответил Катон, чувствуя, как волна тревоги и холода вновь разливается по жилам.

- Тогда пойдём. Прогуляемся. Остальные – оставайтесь здесь. Север, Целер, сверните это всё к демонам и принесите мне новый проект. Я хочу видеть его к концу месяца.

Оба архитектора низко поклонились и поспешно принялись сворачивать пергамент и убирать белые макеты. Бурр, проходя мимо, склонил голову к Катону и вполголоса сказал:

- Ловко выкрутился. Возможно, я поторопился с выводами. Но всё же – выбирай слова ещё осторожнее. Удачи, - он дружески хлопнул его по плечу и отступил в сторону, давая пройти.

Нерон расплылся в довольной улыбке и даже потянулся, чтобы слегка ущипнуть Катона за щёку.

- У тебя тонкий вкус и острый глаз. Я люблю таких людей.

- Цезарь слишком добр. Я лишь простой солдат, служащий по его воле.

- Вздор, - отмахнулся Нерон. - Мы оба знаем, что ты гораздо больше, чем просто солдат. И можешь не притворяться скромником. Я прекрасно осведомлён о твоей военной славе и службе Риму. Так что не будем играть в эти глупые игры.

В его голосе прозвучала неожиданная серьёзность, заставившая Катона насторожиться. Он склонил голову в знак почтения.

- Как прикажет Цезарь.

- Вот и хорошо. Пойдём.

Император неторопливо прошёл несколько шагов в сторону, где на террасе восседала Поппея. Увидев его, она оживилась, ответила взмахом руки и, поймав посланный Нероном воздушный поцелуй, одарила его жеманным смехом. Нерон повернулся и направился к противоположному концу террасы. Свита мгновенно рассыпалась на группы, и повсюду зазвенели приглушённые голоса.

Катон ощутил на себе взгляды – холодные, прицельные. Тигеллин, Сенека, Бурр, каждый смотрел на него по-своему, но все трое явно гадали, зачем император выделил именно его. Катон шёл следом, на полшага позади, как подобает офицеру при высочайшей особе.

- Редко удаётся поговорить откровенно с кем-то вне моего ближнего круга или этих бесконечных пресмыкающихся чужеземцев, - произнёс Нерон, не оборачиваясь. - Кстати о них – прибыла делегация из Парфии, хотят обсудить положение в Армении. Насколько я помню, ты ведь служил там несколько лет назад?

- Да, Цезарь, - ответил Катон. - Я командовал колонной, направленной установить на трон Радамиста.

- Это, похоже, прошло не особенно удачно, да?

Подсказанная критика кольнула Катона. Назначенный править Арменией оказался самовлюблённым милитаристом, который полностью подорвал интересы Рима в этом неспокойном регионе.

- Нет, Цезарь. Дело обернулось плохо. - ответил он.

- И по сей день ситуация не разрешилась. То нам везёт, то Парфии. Наш новый ставленник после Радамиста тоже оказался провалом. Захватив соседнего союзника, он навлёк на себя гнев Вологеза и его армии – и теперь наш вес в тех краях висит на волоске. Мой ставленник Корбулон принимает там командование. Знаешь его?

- Да, Цезарь. Отличный полководец и человек, которого я уважаю.

- Ты уважаешь его? - Нерон бросил Катону косой взгляд. - Забавно… Он командует крупнейшей полевой армией империи. Такая власть – страшное искушение для амбициозного человека.

- Думаю, у Корбулона амбиции сведены к одному – служить Цезарю и Риму как можно лучше.

- Пока что, может быть. В любом случае, я прослежу, чтобы у него не было времени на личные амбиции. Он предлагает, чтобы мир с Парфией был достигнут посредством взаимного ухода сторон из Армении. Вологез охотно это поддерживает и уже послал послов за миром. Но они вернутся ни с чем.

- Правда? - с интересом отозвался Катон.

- Да. Я не позволю, чтобы Рим казался слабым в глазах тех, кто смотрит на Армению. Мы выставим Парфии новые требования. Такие, которые Вологез наверняка отклонит, и тогда конфликт возобновится. Если Корбулон победит, я приму всю славу на себя. Если он проиграет – позор будет на нём. В любом случае он мне не угрожает. И если когда-нибудь он осмелится стать угрозой – я дам ему возможность выбрать смерть добровольно. То же самое касается любого старшего военачальника, чья лояльность окажется под вопросом. Запомни это, префект Катон. Не то чтобы я усомнился в твоей преданности, разумеется.

В голове Катона бурлило. Он с трудом сдерживал возмущение, слушая, с какой небрежной лёгкостью император рассуждал о судьбах армии. Он слишком хорошо помнил, с какими трудностями сталкивался Корбулон и его легионы. Людей не хватало ни для того, чтобы прижать и уничтожить подвижные парфянские отряды,