Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

Несмотря на все доводы разума, Витовт продолжал считать Ягайло своим другом, и Кейстут только вздохнул.

Всю ночь он промучился в тяжелых раздумьях, на старости лет ему плохо спалось. В династии Гедимина всегда ценились отвага, решительность и хитрость, но с некоторых пор племянник удивлял и тревожил его. Взять, к примеру, его поход в Дикое поле. Почему опоздал и не встретился с Мамаем, а коли уж такое случилось, отчего не ударил на обескровленную рать Дмитрия и не смял его или не двинулся на беззащитную Москву? Вопросы, вопросы, на которые, как ни силился, не находил ответов. Выродилось, что ли, племя Гедимина? Верить в это не хотелось… Уже под утро, перед первым криком петуха, Кейстут решил, что такой противник, как Ягайло, ему не опасен.

– Повелеваю вернуть моему племяннику, бывшему великому литовскому князю Ягайло, его отчину Витебск и Крево, которые держал его отец и мой любимый брат Ольгерд до своего вокняженья в Вильно, но сперва пусть поклянется, что во веки веков не обнажит против меня меч и не выйдет из моей воли, – объявил Кейстут.

Когда Ягайло сообщили об этом, он был вне себя от радости, обещал все, что требовали от него, и со всеми своими домочадцами поспешил в Витебск, боясь, как бы дядя не передумал.

Став великим князем, Кейстут перешел в наступление на Орден. Теперь под его рукой оказались все силы Литвы, и в Мариенбурге сразу почувствовали это. Была разорена прусская земля Вармия и осажден замок Юрбург…

10

Узнав, что на него идет Тохтамыш, Мамай пожалел, что не добил его прежде, а ведь мог… Теперь тот воцарился в Сарае-Берке, и если темник пойдет на Русь и сядет там, то помощи из степи уже не получит, а без подпитки людьми там не продержаться, да и оставлять в тылу такого врага – смертельно опасно.

С этого времени от Мамая ничего не зависело, события сами вели его за собой, а логика самосохранения со страшной неумолимостью диктовала ему те или иные поступки…

Степь лежала голая, бесснежная, хотя пора бы уж прикрыться белым пушистым саваном… Морозцем лишь слегка прибило сухую траву, отчего сизая земля сливалась с низкими серыми облаками, а потому не всякий мог распознать, где кончается небосвод и начинается твердь. Кажется, хлестни коня посильней, тот ударит копытами и на всем скаку взбежит на небеса…

Войска сошлись близ Азовского моря, в районе реки Калки[76], памятной русским по их ужасному разгрому монголами Субедэя полтора столетия назад. Теперь друг против друга здесь стояли две ордынские армии…

Несколько дней Тохтамыш выжидал и вел тайные переговоры с ногайским эмиром Бармаком, находящимся в армии темника. Когда обо всем договорились, эмир со своими людьми перешел на сторону Тохтамыша, явился к хану и, сойдя с коня, смиренно склонился перед ним. Выдать Мамая, впрочем, отказался – это было бы предательством по понятиям степи, а он считал себя человеком чести, но Тохтамыша устраивало и это.

Наконец обе армии выстроились друг против друга в традиционном для мусульманских войск боевом порядке: авангард, правое крыло, левое крыло, центр. Перед атакой хан спешился, распростерся на земле и обратился к Аллаху, прося его благословения. Через несколько минут он поднялся и подал знак. По сигналу цимбал началась битва.

О переходе ногайцев на сторону противника темник узнал слишком поздно, когда обе конные лавы с лязгом и пронзительным визгом уже сшиблись на холодной зимней равнине. Опытный вояка, не раз преданный и не раз предававший, Мамай понял, что ничего другого не остается, как только спасаться, но это требовалось сделать скрытно, так чтобы никто не заметил его отсутствия, а потому он оставил у шатра даже белое знамя с желтым солнцем. С собой прихватил лишь часть казны. Его батыры продолжали рубится, проливая свою и чужую кровь, пока не полегли в жестокой сече, тем самым дав ему возможность оторваться от погони. Впрочем, каждый за себя, за всех лишь Аллах.

Таким образом, попытку второго похода Мамая на Русь отразил уже не московский князь, а потомок Чингисхана.

Некоторое время позади еще слышался шум битвы, и беглецу казалось, что до него доносятся предсмертные стоны, однако не оглядывался, чувствуя спиной погоню. Скакал, как безумный, и под стук копыт по мерзлой земле лихорадочно размышлял о будущем. Наилучшим он посчитал укрыться у Ягайло. «Хоть и не надежен, но все же союзник – другого все равно нет. Потом, когда мое поражение позабудется, а забывается все в подлунном мире: и хорошее, и плохое, я наберусь вновь силы и верну себе власть. Ну держись тогда Тохтамыш!» – думал Мамай, горяча коня плетью. Эти мысли воскресили в нем надежду, и он вновь поднял голову, оглядел приближенных, скакавших по сторонам, и пронзительно гикнул. Обезумевший скакун вырвался вперед и понес… В ушах шумело, и он уже ни о чем не думал, а только вслушивался в свист степного ветра…

Недалеко от Днепра беглецы встретили купцов и от них узнали, что Кейстут овладел Вильно, сверг Ягайло и сел на литовский стол.

«Где же теперь искать убежище?» – лихорадочно соображал Мамай, греясь у очага в убогой придорожной корчме. Времени для размышлений не было, да и выбора тоже… Чтобы пустить погоню по ложному следу, он подробно расспросил корчмаря о дороге на Киев, но отъехав несколько верст, велел своему сыну Мансуру[77] следовать в Литву, а сам повернул на юг, спустился вдоль замерзшей реки до самого моря и по его берегу понесся к Перекопу. Этим он обманул погоню, но не судьбу… Достигнув корчмы, преследователи узнали, что эмир ушел на запад, и повернули назад.

Приведя в покорность половцев и народы Северного Кавказа, Тохтамыш разослал гонцов по всем улусам Орды с известием о победе. Явились его посланцы и на Русь, где объявили Дмитрию и всем русским князьям о том, что великий хан, добив супротивника своего и их общего врага Мамая, скоро вернется и сядет в своей столице Сарае-Берке.

После двадцатилетних смут и раскола Джучиев улус, представлявший собой сложный конгломерат кочевых и оседлых народностей, вновь обрел единство и законного правителя из рода Чингизидов, власть которого никто не оспаривал.

На Руси ордынских посланцев приняли с честью, и вскоре из Москвы, Твери, Нижнего, Рязани и прочих земель потянулись вереницы возов к столице Орды –