Тиран Рима - Саймон Скэрроу

- Ваших голов, может быть, - перебил Нерон. - Их я и предложу, если понадобится усмирить толпу. Продолжай, Катон.

- Если действовать быстро, мы можем получить первые обозы из ближайших городков до того, как иссякнут последние остатки запасов. А дальше – вопрос лишь в том, чтобы подвозить достаточно зерна, чтобы поддерживать иллюзию до тех пор, пока очередной крупный караван не достигнет Остии. Признаю, всё будет держаться на ниточке. Но что ещё мы можем сделать? Если сказать людям правду… - Катон покачал головой. - А пока им стоит дать отвлечение. Устроить развлечения в Большом цирке. Бега подойдут. Или гладиаторские игры.

Нерон погладил подбородок, обдумывая план Катона. Наконец он тяжело вздохнул:

- Всё это случилось в неудачнейший момент. Я ведь собирался объявить, что разведусь с Октавией и женюсь на моей Поппее. Это вызовет недовольство. Теперь же не могу действовать, пока мы не решим вопрос с зерном. И это тоже обернётся проблемами. Поппея – не самая терпеливая женщина.

Он сжал кулак и несколько раз стукнул им по челюсти:

- Даже боги, похоже, против моих планов. Одно бедствие за другим… Сначала вся эта ярость из-за казни рабов, потом буря, потом пожар – и всё это откладывает то, что нужно сделать, чтобы избавиться от Октавии и обеспечить себе плодородную жену и наследника Империи. Неужели эти неблагодарные болваны там, внизу, не понимают, что я делаю это ради них? Если не будет чёткой линии преемственности, после моего вознесения к богам начнётся хаос. Я намерен обеспечить мирную передачу власти своему наследнику.

Театральные мучения императора казались Катону немного чрезмерными. В конце концов, любой предыдущий приход к власти шёл по одной и той же проторенной дороге – усеянной заговорами, убийствами и такими «случайностями», что даже боги бы покраснели, - пока вопрос преемника наконец не решался.

Нерон резко выпрямился.

- Подождите… Тут есть нечто большее, чем кажется.

Он умолк, и Сенека осторожно прокашлялся:

- Цезарь?

- Буря – это одно. Но пожар на следующую же ночь? Пожар, который случайно начинается именно там, где стоят императорские зерновые склады? Это не может быть простым совпадением.

- В этом и смысл совпадений, цезарь, - мягко ответил Сенека. - Между событиями часто нет связи, как бы нам ни хотелось видеть в них порядок. Кроме того, зерно - это лишь часть того, что было уничтожено. Я бы сказал, что вам стоит списать это на невезение. Плохой момент, как вы сами заметили. Я не вижу между бурей и пожаром ничего общего, кроме положения, в которое оба события нас загнали.

Нерон усмехнулся:

- Дорогой Сенека, твой разум – редкий дар, но сердце у тебя философское. А философы слишком склонны видеть в людях добро и не замечать мрака в человеческих душах. Император же не может позволить себе такую наивность. Я вижу всё. Я вижу тупую непостоянность толпы: сегодня они упиваются любовью ко мне, завтра требуют моей крови, а послезавтра их можно купить зрелищем и подачкой. На них можно играть как на дешевой кифаре. И, как нам обоим известно, нет музыканта лучше меня.

Он улыбнулся, и Сенека, склоняя голову, развёл ладонями, признавая аргумент. Но лицо Нерона вновь окаменело.

- Я вижу и другое: ненасытный голод по заговору, в котором тешатся наши сенаторы и их приспешники. Заговорщики подобны тварям в подвалах – крысам, что шмыгают из одной подземной щели в другую, лишь бы перешептаться со своими сородичами. Их преданность друг другу так же мелка, как глубоки их личные амбиции. Нет границ тому, что они готовы сделать ради своих целей. Им плевать, что народ будет доведён до бунта от голода, лишь бы всё рухнуло – и открылось поле для тех, кто жаждет занять моё место.

Глаза Нерона расширились, почти в благоговении:

- Какая высокомерная наглость! Неужели эти смертные всерьёз думают, что способны управлять Империей так, как управляю ею я? Глупцы. Проклятые глупцы. Я – Рим, и Рим – это я. Без меня не может быть Рима!

Он запрокинул голову и уставился на своих советников, будто бросая им вызов ответить. Тигеллин охотно воспользовался моментом – как Катон и ожидал.

- Цезарь, вы – любимец богов, кумир Сената и народа Рима. Если и возникает недовольство, то, как вы справедливо говорите, оно может быть лишь следствием тёмных дел, что творятся в тени. И никак иначе.

- Именно так, мой друг. Поэтому я хочу, чтобы ты и Бурр разобрались в причинах этого пожара. Пошлите своих соглядатаев по всему городу. Пусть заглянут в каждую таверну, игорный притон, бордель и на каждый рынок. Мне нужно, чтобы каждый сенатор был под наблюдением. Кто-то знает правду о том, кто за этим стоит. Случай это или преднамеренность – кто-то знает. И когда мы его найдём, мы сделаем из него пример, чтобы все поняли, какова цена провала перед Цезарем и народом Рима.

- Каждый сенатор, цезарь? - уточнил Сенека. - Это действительно необходимо?

- Без исключений. Мы выкурим этих предателей так или иначе. Бурр, Тигеллин, у вас есть приказ. Приступайте немедленно. Мне нужны результаты, и быстро. Как только поймаем виновных, я отдам их толпе, и мы оба знаем, как эти «ягнята» любят обращаться с теми, кто попадает им в лапы. Что касается остальных – хочу, чтобы ваши люди были при полном вооружении и на улицах. Никаких беспорядков. Разгонять скопления, ломать головы, хватать всех, кого заподозрите в запасании еды. Вернуться в казармы, отдать приказы. Свободны.

Небольшая группа советников поклонилась и, пятясь, начала отходить к выходу из зала.

- Префект Катон, останьтесь.

Нерон жестом велел ему приблизиться к помосту.

Сердце у Катона забилось быстрее. Он пошёл на риск, заговорив ранее, и теперь отлично понимал – его судьба зависит от успеха той хитрости, к которой он уговорил императора. И не только его судьба: если снабжение зерном рухнет или окажется слишком скудным, чтобы удержать голод на расстоянии, судьбы множества людей повиснут на волоске. Возможно, и самого Нерона. И оставалась ещё опасность, что правда всплывёт наружу – тогда молва Рима разнесёт её, как яд, и паника с насилием, которых так боялся Катон, захлестнут город.

Он подошёл к помосту, и Нерон подождал, пока остальные советники покинут зал. Тигеллин уходил последним, задержавшись в проёме, чтобы бросить Катону последний злобный взгляд. Затем германские телохранители